Читать книгу - "Тайны реального следствия. Записки следователя прокуратуры по особо важным делам - Елена Топильская"

По действующему уголовно-процессуальному закону ни одно из доказательств не имеет для следователя и суда заранее установленной силы, все они должны проверяться и анализироваться в совокупности с другими доказательствами. В Древней Руси дело обстояло несколько иначе.

Доказательства ценились судом в зависимости от социальной и половой принадлежности того, кто их представлял. Например, показания свидетеля мужчины представляли для суда большую ценность, нежели показания женщины, а показания лица духовного были важнее показаний светского человека.

Но и сейчас, несмотря на постулат о равенстве доказательств, разные следователи отдают предпочтение различным видам доказательств. Одни очень любят работать со свидетельскими показаниями, конек других — следственные эксперименты, или так называемые «уличные операции», выезды на места совершения преступлений вместе с обвиняемым, чтобы он там, на месте, показал, как нарушал закон.

Я же, работая следователем, была неравнодушна к экспертизам. Показания свидетеля и обвиняемого могут измениться по разным причинам: свидетеля запугали, попросили дать другие показания, а обвиняемый вообще не обязан говорить правду. Он по закону может давать какие угодно показания, если им избрана такая линия защиты, или вообще отказаться от дачи показаний и не несет за это никакой ответственности. А экспертиза, она и в Африке экспертиза. Как гласила формула одного карточного фокуса, «наука умеет много гитик». К тому же практика показывала, что суд с доверием относится к суждениям специалиста, особенно если сами судьи в предмете экспертизы ничего не понимают. А свидетелю могут и не поверить. Как говаривал один старый опытный судья, «так, свидетельница, пьете, курите и вообще даете неправдивые показания…».

Раскусив прелесть экспертных заключений как доказательства, много дел я вытащила из, казалось бы, безнадежного состояния, главное — правильно поставить вопросы эксперту.

Великий прокурор Анатолий Федорович Кони вспоминал, как один из его подчиненных, хороший цивилист, решил освоить уголовное право и попросил направить его поддерживать обвинение по делу об убийстве. Кони назначил его государственным обвинителем в процессе над женщиной, обвинявшейся в убийстве своего мужа, пьяницы и драчуна. Следствие считало, что измученная негодяем женщина подсунула ему вместо спиртного бутылку с медным купоросом, он хлебнул оттуда и скончался в страшных мучениях, пищевод его был моментально сожжен отравой.

Подсудимая же выдвигала версию о том, что проклятый пьяница сам по ошибке выпил медного купороса и погиб в результате несчастного случая. Как тогда было принято, судебно-медицинский препарат из желудка покойного приобщили к делу и представили в суд в специальной склянке. Она стояла на столе прямо перед прокурором.

К сожалению, председательствовал на процессе судья, не отличавшийся остротой ума и не сумевший правильно сформулировать вопросы присяжным заседателям. Конечно, мнение судей склонялось к тому, что несчастная женщина и так уже наказана тяжкой жизнью с пьяницей, а тому досталось по заслугам, и руки не поднимутся ее осудить. Поэтому вопрос присяжным напрашивался следующий: от чего наступила смерть потерпевшего — от яда, данного ему подсудимой, или в результате несчастного случая? Однако председательствующий умудрился поставить вопрос в такой форме: умер ли потерпевший от данного ему яда? Естественно, присяжные, сочувствовавшие подсудимой, ответили: нет, и женщина была оправдана. Прокурор, тонкий цивилист, после процесса ворвался в кабинет к Кони с криком, что никогда больше ноги его не будет в уголовном процессе. «Передо мной, возбуждая мое отвращение, стоит склянка с какими-то серыми лохмотьями, бывшими некогда желудком потерпевшего, а присяжные пытаются меня уверить, что нет, он не умер!» — вопил он…

Я же почувствовала вкус к использованию заключений экспертиз в качестве доказательств после одного случая, когда экспертиза помогла мне развенчать версию подследственного, с помощью которой он пытался избежать ответственности.

В середине восьмидесятых годов я получила в производство уголовное дело, возбужденное дежурным следователем.

Оперативники, привезшие в прокуратуру вещдоки с места происшествия, фыркали и рассказывали кое-какие подробности, не фигурировавшие в протоколе осмотра места происшествия.

Началось все с заявления в милицию от пожилой женщины. Она в ужасе прибежала в местное отделение милиции и сообщила, что пришла домой после ночной смены и увидела на полу в комнате окровавленное тело. Она даже не стала разглядывать, что за тело, будучи в полной уверенности, что это труп ее непутевого великовозрастного сына, бездельника и алкаша. Работники милиции двинулись на место происшествия.

Заявительница их не обманула. Посреди комнаты, на полу, действительно был распростерт труп мужчины с ножевым ранением живота. Да только при ближайшем рассмотрении оказалось, что это вовсе не сын хозяйки квартиры, а какой-то посторонний мужчина. Работники милиции не стали затаптывать следы, вызвали дежурного следователя прокуратуры и стали наблюдать, как тот пишет протокол осмотра. Постепенно они расслабились, закурили, заговорили о своем и пропустили момент, когда следователь закончил описание центральной части комнаты и лежавшего на полу трупа, и приступил к осмотру дальней части комнаты, скрытой стоящим поперек трехстворчатым шкафом. Зайдя за шкаф, он сдавленно крикнул. Оперативники сбежались на крик и остолбенели: на топчане за шкафом лежал еще один труп.

(Надо заметить, что в то время, в разгар застоя, о каждом случае нераскрытого убийства сообщалось в Москву, дело ставилось на контроль во всех возможных инстанциях, pi опера, и следователи каждый раз, когда на горизонте маячил очередной «глухарь», покрывались холодным потом. А уж если «глухарь» был не простой, а с отягчающими обстоятельствами — пиши пропало…)

Однако все обернулось просто прекрасно. Когда на месте происшествия воцарилась звенящая тишина, поскольку все присутствовавшие замерли в шоке, явственно раздался громкий храп, это храпел «труп».

Спящего тут же растолкали. Им оказался сын хозяйки квартиры. Члены следственно-оперативной группы поняли, что поскольку в запертой квартире одновременно находились живой человек и убитый, то это не «глухарь», а как раз наоборот, раскрытие! Тем более что на топчане рядом с хозяином валялся окровавленный нож…

Дежурный следователь допрашивать подозреваемого не стал, так как тот сильно нуждался в вытрезвлении, прежде чем общаться с официальными лицами. Когда я изучила материалы дела, передо мной в принципе нарисовалась тривиальная картина. Хозяин, пользуясь отсутствием маменьки, привел к себе домой случайного собутыльника, чего-то они не поделили, возникла пьяная драка с поножовщиной, и в результате — убийство во время ссоры. И обилие свежих кровоподтеков на теле, как жертвы, так и убийцы, подтверждало эту версию. Однако когда я пришла допрашивать злодея, он мне рассказал совершенно другую историю. Дуэль! Вот что произошло между участниками этой драмы по версии оставшегося в живых.