Читать книгу - "Наталья Гончарова - Вадим Старк"

Красота Таши была унаследована от отца и матери. Ее отличие от старших сестер во многом определилось тем, что она провела первые, самые восприимчивые годы на лоне природы, вне той сложной ситуации, которая сложилась в родительском доме благодаря строгой матери и слабохарактерному и полусумасшедшему отцу. Наталья Ивановна со старшими детьми приезжала по приглашению тестя погостить летом в Полотняный Завод, иногда брала младшую дочь в Москву, но большую часть года она оставалась у деда.

Как и о детстве Пушкина, о первых годах жизни Натальи Гончаровой почти не сохранилось воспоминаний, кроме разве что рассказа подруги ее отрочества и юности Надежды Еропкиной:

«Наташа была действительно прекрасна, и я всегда восхищалась ею. Воспитание в деревне на чистом воздухе оставило ей в наследство цветущее здоровье. Сильная, ловкая, она была необыкновенно пропорционально сложена, отчего и каждое движение ее было преисполнено грации. Глаза добрые, веселые, с подзадоривающим огоньком из-под длинных бархатных ресниц. Но покров стыдливой скромности всегда вовремя останавливал слишком резкие порывы. Но главную прелесть Натали составляли отсутствие всякого жеманства и естественность. Большинство считало ее кокеткой, но обвинение это несправедливо».

Несомненно, Полотняный Завод сыграл для Натальи Гончаровой ту же роль, что для Пушкина — подмосковное Захарово. Первые впечатления ее детства были получены именно там. Туда устремляла она позднее свои воспоминания и делилась ими с Пушкиным. Полюбив ее, он загодя полюбил и места ее детства.

Конечно же «милое Захарово», как называл его поэт, могло идти в сравнение с Полотняным Заводом разве что по степени привязанности к ним Пушкина и Натальи Николаевны. Скромное благоприобретенное Захарово с небольшим деревянным домом и садом было для Пушкиных местом летнего времяпрепровождения, дохода практически не приносило, а затрат требовало. Полотняный Завод же был не только крупной усадьбой с множеством строений, но основой благосостояния всего гончаровского семейства.

В одном ряду с заводскими постройками высился огромный трехэтажный барский дом в 21 окно по фасаду, с парадным подъездом под центральным балконом второго этажа. В первом, служебном, этаже помещались людские, кухня, всякого рода подсобные помещения и кладовые. Здесь же в особой комнате за железной дверью помещался гончаровский архив.

Поднявшись из просторного вестибюля по главной дубовой лестнице, оказываешься на площадке парадного этажа. Она составляет центр восточной анфилады дома, обращенной к подъездному двору. Следуя от нее на север через прихожую и бильярдную, попадаешь в зал, расположенный в выступающем ризалите и открывающий собою северную боковую анфиладу. За залом располагается лакейская, предваряющая кабинет хозяина и примыкающую к нему угловую комнату. Окна этих комнат выходят на завод, так что хозяин мог всегда наблюдать за тем, что там происходит.

Западная парадная анфилада начинается кабинетом, за ним следуют столовая и большая гостиная в пять окон. Этот фасад обращен к нижнему саду с его плотинами и искусственными прудами с соединяющими их мостиками и клонящимися к воде плакучими ивами. Расположенная по центру большая гостиная делит западную анфиладу на половины хозяина и хозяйки. С северной стороны от нее располагаются комнаты хозяина (в пушкинские времена — Афанасия Николаевича), с южной — китайская диванная, предваряющая парадную екатерининскую опочивальню и комнаты хозяйки, выходящие окнами к южному боковому фасаду. К ним примыкают детская, служебная лестница и еще один угловой кабинет, завершающий анфиладу лицевого фасада. Через сообщающуюся с ним комнату и проходную можно вновь попасть на площадку главной лестницы.

Скорее всего, именно эта детская вблизи апартаментов деда Афанасия Николаевича, в парадном этаже, стала той комнатой огромного гончаровского дома, в которой под наблюдением нянек и гувернанток прошли шесть лет детства любимой внучки хозяина.

Для остальных обитателей дома, прислуги и гостей отводились комнаты третьего этажа. В правой, выступающей по фасаду части дома одну из комнат занимал в середине октября 1812 года М. И. Кутузов. Гости всегда поражались величине дома, многочисленности комнат и роскоши убранства. Один из посетителей Полотняного Завода вспоминал: «Палаты, куда меня привезли, поразили меня огромностью, богатством и великолепием».

Некоторых гостей — но только не хозяев — смущало соседство завода. Парк же располагался как бы сбоку от главного дома. Парковые ворота с двумя эффектными башенками, хотя и расположены по оси парадного подъезда, но, пройдя через них, можно было только пересечь узкую часть парка и выйти к реке. Чтобы попасть в парк, надо за воротами повернуть направо, в главную его аллею. Подковообразно изгибается река Суходрев в новом русле, обходя парк, прорезанный главной Елизаветинской аллеей, которую позднее стали называть Пушкинской. Она оказывается центральной осью регулярного парка, на площадках которого высажены фруктовые деревья. Далее аллея переходит в пейзажную часть парка; дойдя до изгиба реки, дорога плавно поворачивает вместе с ней и далее идет вдоль берега. Образовавшуюся дугу стягивают три малые аллеи, ответвляющиеся от главной и сходящиеся у площадки на развилке. Она отмечена ныне памятником Пушкину, обращенным к месту, где некогда была беседка, также «пушкинская», от которого открывается один из лучших видов на окрестности. На месте пейзажного парка в XVIII веке, при первых владельцах, в излучине Суходрева была роща со зверинцем. Парк здесь разбил только Афанасий Николаевич в конце XVIII — начале XIX века, а для собак была устроена особая псарня.

С детских лет, проведенных в Полотняном Заводе, Наталья Николаевна полюбила всякую живность, особенно собак.

Не случайно в первый год семейной жизни в Царском Селе она завела себе собаку. Когда та однажды пропала, Пушкину пришлось обратиться за помощью к поэту и переводчику Николаю Михайловичу Коншину, состоявшему правителем канцелярии главноуправляющего Царским Селом. Когда пропажа была возвращена, Пушкин запиской поблагодарил Коншина: «Собака нашлась благодаря вашим приказаниям — жена сердечно вас благодарит, но собачник поставил меня в затруднительное положение, я давал ему за труды 10 рублей, он не взял, говоря: мало, но по мне и он и собака того не стоят, но жена моя другого мнения».

Кажется, именно эту собаку сочно описал В. А. Жуковский в письме князю П. А. Вяземскому: «С тех пор, как ты сказал мне, что у меня слюнки текут, глядя на жену его, я не могу себя иначе и вообразить, как под видом большой датской лягавой собаки, которая сидит и дремлет, глядя, как перед ней едят очень вкусно, и с морды ее по обеим сторонам висят две длинные ленты из слюней».

В будущем прекрасная наездница, Натали берет первые уроки верховой езды в Полотняном Заводе: покуда ей седлают пони, которого в поводу водит грум, а рядом семенит гувернантка.

За воспитанием и образованием внучки Афанасий Николаевич наблюдал лично. На первом месте, естественно, стоял французский язык, который, несмотря на прошедшую войну с Францией, оставался господствующим в среде русского дворянства. Сам дед французским языком владел лучше, нежели русским, в котором на письме допускал очевидные погрешности. Как некогда отец Натали в этих стенах получал уроки французского языка и словесности от Давида де Будри, так теперь француженки-бонны обучали его дочь.