Читать книгу - "Россия в годы Первой мировой войны. Экономическое положение, социальные процессы, политический кризис - Ю. Петров"

Вместе с тем в правительстве было принято решение, чтобы премьер-министр не выступал на открытии Думы с декларацией.

Взаимные «уколы» не позволяли разрешить кризис. Ситуация казалась «патовой». В Думе не видели перспектив дальнейшего противостояния с правительством. «Положение крайне неопределенное, а настроение угнетенно-пониженное», — писал прогрессивный националист А.И. Савенко 16 февраля 1917 г. По его словам, «комиссии работают очень слабо, так что и черной работы мало. Депутаты ходят как заморенные мухи. Никто ничему не верит, у всех опустились руки. Все чувствуют и знают свое бессилие».

Оставалось уповать на случай, который чудом мог спасти ситуацию. Некоторые из депутатов рассчитывали на роспуск Думы, ожидая, что беспомощное народное представительство обретет огромную мощь, когда будет разогнано министрами. Оно станет центром притяжения всех недовольных, которых с каждым днем будет все больше и больше. В конце концов, власть окажется перед выбором: либо торжествующая Дума, либо господствующая анархия. Повинуясь инстинкту самосохранения, правительство неминуемо выберет первое.

Предвидение масштабных потрясений сочеталось с отсутствием каких-либо ясных ориентиров в настоящем. Депутат из фракции кадетов Г.В. Гутоп писал 20 февраля: «Тяжко вообще живется здесь. Что голодаем и мерзнем это бы пустяки. Все перенести легко, когда есть уверенность, что переносишь ради успеха того дела, которому служишь, А вот когда видишь, что во всем что дальше, то хуже — и не видишь хотя бы вдали малого луча света, трудно жить». В тот же день член фракции земцев-октябристов В.Н. Полунин писал Г.Я. Шахову: «Свершавшиеся события можно было описать словами: никто ничего сказать не может. События идут сами собой; никто не направляет государственного корабля, который идет случайно, и куда его повлекут волны мировой борьбы и внутренних событий. Едва ли кто-нибудь скажет».

23, да и 24 февраля, когда в Петрограде начались уличные демонстрации, в Думе практически никто не заметил. Мирный ход думской сессии не предвещал ничего чрезвычайного. Заседали думские комиссии, на них приглашались министры, которые по заведенному порядку не игнорировали подобные приглашения. «По внешности ничего не предвещало того катаклизма, от которого нас отделяла лишь одна с небольшим неделя, — вспоминал В.Б. Лопухин. — И Павел Николаевич Милюков любезно и благожелательно допрашивал нас о наших делах, едва ли думая, что всего через какие-нибудь десять дней осуществится наконец его давнишняя мечта стать нашим министром — не в путях эволюции, как он мечтал, а все-таки революции. Мы так легко договаривались, такой у нас установился общий язык, что казалось, если и случится революция, но такая, которая приведет к смене царской власти властью правительства, составленного из Милюковых, то нам не придется начинать с этим правительством новый разговор, а предстоит лишь продолжать прежние, ставшие уже привычными беседы. Большинство, определенно предвидя революцию, не мыслило в ослеплении своем правительства “левее” милюковского толка».

В Прогрессивном блоке все же задумывались, что следует делать, если власть неожиданно окажется в его руках. А.И. Шингарев объяснял В.В. Шульгину: «Чтобы додержаться, придется взять разгон… Знаете, на яхте… когда идешь, скажем, левым галсом, перед поворотом на правый галс надо взять еще левей, чтобы забрать ход… Если наступление будет удачно, мы сделаем поворот и пойдем правым галсом… Чтобы иметь возможность сделать этот поворот, надо забрать ход. Для этого, если власть на нас свалится, придется искать поддержки Прогрессивного блока налево».

* * *

События января-февраля 1917 г. не давали думской оппозиции оснований для оптимизма. Социальные недовольства, прошлогодние депутатские выступления, казалось бы, вовсе не подрывали правящий режим. Вместе с тем Прогрессивный блок практически исчерпал свой ресурс: к новому этапу эскалации напряженности в отношениях между Думой и правительством он не был готов. Депутаты ощущали свое полное бессилие. Им оставалось надеяться, что конфликт разрешится сам собой, например в случае революции, и моделировать свое поведение в условиях возможного хаоса и безвластия.