Читать книгу - "Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон"

Зверства полностью затмили то, что происходило во время восстания сипаев. Возможно, они отражали жестокую окончательность раздела. Но многие свидетели находили насилие объяснимым лишь мистическим злом и безумием. Один чиновник видел, как человека распиливали на несколько кусков в дьявольской манере, которая не поддается пониманию^[2394]. Соседи, которые дружно жили на протяжении многих лет, внезапно обезумели и убивали друг друга.

Самые жуткие бойни проходили на железных дорогах, ранее — средстве британского военного контроля, о которых говорилось, как об одной из надежд на индийскую всеобщую гармонию. Воспользовавшись преимуществами системы, которая была уже сильно нарушена, банды гундас задерживали поезда, наполненные людьми, которые пытались сбежать от террора. Часто они не оставляли после себя ничего, кроме вагонов, набитых трупами, которые прибывали к месту назначения. (Машинистами работали европейцы). Из каждого отверстия таких вагонов сочилась кровь. Британские офицеры говорили, что зрелище было «в тысячу раз более ужасным, чем что-либо, виденное нами во время войны»^[2395]. На некоторых передвижных покойницких мелом было написано «Подарок из Индии» или «Подарок из Пакистана»^[2396].

Железнодорожный вокзал в Лахоре и другие, подобные ему, когда-то представлявшие собой белые крепости, стали смертельными ловушками. Толпы беженцев путешествовали по обычным дорогам, некоторые колонны растягивались до пятидесяти миль и становились еще лучшей мишенью для грабежа и убийства.

Сам Дели был заражен насилием. Горожане видели, как «весь социальный порядок истекает кровью перед нашими глазами»^[2397]. Нирад Чоудри нашел происходящее неописуемым: «Я взвесил почти все слова и фразы, которые убийственная жестокость и дикость человека, столь отличная от его военной жестокости, внесла в словарь европейских народов: бойня, погром, линчевание, обстрел, казнь через утопление, Варфоломеевская ночь, Сицилийская вечерня, Стокгольмская кровавая баня, Болгарские зверства, убийство армян, Бельзен, геноцид и т.д. Но я нахожу их неподходящими»^[2398].

Но проблемы в столице едва ли можно сравнить с разрушениями и паникой в приграничном регионе. Там города вроде Амритсара выглядели так, словно их разбомбили. Более мелкие поселения жгли и грабили. Сельская местность представляла собой крематорий, тысячи деревень превратились в пепел. Пограничное подразделение Пенджаба само разрывалось ненавистью на религиозной и национальной почве, и вскоре его пришлось распустить. К тому времени, как волнения и беспорядки прекратились, умер миллион человек, а одиннадцать миллионов покинули свои дома. Это была одна из самых крупных миграций в истории. Один судья из Пенджаба сухо заметил: «Вы, британцы, верите в честную и справедливую игру. Вы оставили Индию в том же состоянии хаоса, в котором ее нашли»^[2399].

В Бенгалии беспорядков было меньше, по большей части — благодаря Ганди. Он проигнорировал празднования в Дели и уехал туда, где пользовался поразительным влиянием. Хотя граница Восточного Пакистана была такой же случайной, как и у Западного (экспортирующую джут Калькутту отрезали от внутренних районов, выращивающих джут), там наблюдалось передвижение всего 1,25 миллиона беженцев. А когда столкновения на национальной почве все-таки произошли в городе, махатма начал голодовку ради мира. Большая часть полиции тоже начала сочувственную голодовку. Через несколько дней тысячи мусульман и индуистов уже дружески общались друг с другом на майдане.

Ганди заплатил за свою святость жизнью — фанатик-индуист не смог вынести того, что посчитал его любовью к мусульманам, и застрелил Махатму в январе 1948 г. Тем временем генерал-губернатор расхваливал и превозносил Ганди до небес, назвав «пограничным подразделением из одного человека»^[2400].

Маунтбаттен хотел свести к минимуму ущерб, нанесенный поспешным и опрометчивым разделом. Он сказал, что большая часть Индии оставалась спокойной, и «только» 100 000 человек умерли на севере. Исмей пришел в ужас от этой речи, поскольку она скрывала важный факт: «Здесь творятся человеческие страдания в колоссальном масштабе»^[2401].

Но сами индусы не хотели рассуждать о болезненных родовых схватках самостоятельного государства. Многие говорили, что расставание с бывшими правителями стало печальным.

Чувства были взаимными. Оно демонстрировалось на многих прощальных церемониях, особенно — во время ухода последних полков: «Блэк Уотч» из Карачи 26 февраля 1948 г., шотландцев, которые «плакали, как дети», а также Сомерсетской легкой пехоты из Бомбея двумя днями позже. Тот парад был очень эмоциональным. Выставлялся почетный караул. Солдаты медленно маршировали, отдавали честь, поднимали и опускали флаги, делались официальные представления и произносились речи о «мужской дружбе между солдатами двух стран».

Наконец разноцветная группа и эскорт сомерсетцев, одетых в зеленые береты, рубашки и шорты для строевой подготовки, белые ремни и гетры, пронесла замена сквозь Индийские ворота. Свидетели «могли видеть слезы на глазах у всех»^[2402]. Военный оркестр играл «Доброе старое время», а шотландский рефрен подхватили тысячи индийских голосов, когда англичане поднялись на борт «Импресс оф Острейлиа» и навсегда поплыли домой.

Но такие ностальгические прощания стали знакомым делом в течение следующих нескольких лет. Их показывали в кинотеатрах в тысячах новостных роликов. Они не могли скрыть, что британское господство закончилось в крови и слезах.

В этом плане предсказания Черчилля и других подобных ему людей исполнились. На самом деле стало обычным делом предупреждать, как сделал Норман Энджелл: «Когда пала Римская империя, полная недостатков, за ней последовало не нечто лучшее, а нечто худшее — Средневековье. Нечто столь же несчастливое может легко последовать за полным распадом Британской империи»^[2403].

Однако трудно отрицать, что конец правления провозгласил рассвет свободы на Индостане. Нелегко избежать вывода и о том, что на самих британцах лежит значительная доля ответственности за ужасы раздела. Если говорить в краткосрочном плане, во многом виноват Маунтбаттен, несмотря на попытки оправдаться, которые он предпринимал на протяжении всей жизни. Если бы вице-король придерживался графика Эттли и предпринял должные меры предосторожности, то перестроенная армия смогла бы сохранить относительный мир в Пенджабе.