Читать книгу - "Честь самурая - Эйдзи Есикава"

— Вот и они!

— Готовьтесь, мой господин!

Воины окружили князя. Кацуёри посмотрел на пятнадцатилетнего сына: тот был полон решимости.

— Ты готов?

Таро почтительно поклонился отцу.

— Я готов умереть прямо здесь, рядом с вами, — ответил он.

— Что ж, тогда простимся перед боем.

Отец и сын уже готовы были ринуться в бой, но в это время жена Кацуёри окликнула мужа:

— Я хочу умереть прежде вас!

Кацуёри замер, не сводя глаз с жены. Держа в руках малый меч, княгиня Такэда бросила на мужа последний взгляд, а затем закрыла глаза. Ее лицо сияло неземной белизной, как луна, восходящая над гребнем гор. Она прочитала свой любимый стих из сутры лотоса.

— Цутия! — позвал Кацуёри.

— Да, мой господин?

— Помоги ей.

Но княгиня не стала дожидаться и, продолжая читать сутру, вонзила меч себе в рот.

Как только она упала наземь, одна из фрейлин принялась поторапливать немногих еще оставшихся в живых:

— Ее светлость опередила нас. Нам нельзя опаздывать, иначе мы не догоним ее на дороге смерти. — И она перерезала себе горло.

— И нам пора!

С этими словами оставшиеся женщины совершили самоубийство, поникнув, как цветник на зимнем ветру. Убивая себя, они падали набок или ничком, некоторые, обнявшись, одновременно поражали кинжалами друг друга. Этот жуткий ритуал сопровождался плачем младенцев, еще не отлученных от материнской груди.

Содзо в последнее мгновение отвел четырех женщин с детьми к лошадям и чуть ли не силком усадил их в седла.

— Если вы не умрете вместе со всеми, это вовсе не будет предательством. Вам надо выжить, надо вырастить детей и позаботиться о том, чтобы они служили заупокойные службы по нашему клану и его несчастному князю. — С этими словами Содзо резко ударил лошадей древком копья. Лошади понеслись, женский плач и надрывный детский крик удалялись.

Содзо обернулся к братьям:

— Ну что ж, пошли!

К этому времени воины Оды поднялись уже так высоко, что можно было различить их лица. Кацуёри и его сын были окружены врагами. Бросившись к ним на выручку, Содзо увидел, что один из вассалов князя бежит, увы, в противоположном направлении.

— Ах ты, предатель! — воскликнул Содзо и погнался за ним. — Куда это ты собрался?

Содзо ударил беглеца мечом в спину. А затем бросился в гущу вражеского воинства.

— Подайте мне лук! Содзо, подай мне лук!

Кацуёри порвал тетиву уже на двух луках, и сейчас ему понадобился третий. Содзо пробился к своему князю и сейчас по возможности отражал обрушивающиеся на него удары. Расстреляв все стрелы, Кацуёри отшвырнул лук и взялся за боевой топор, сжимая в другой руке длинный меч. В возникшей рукопашной с явно превосходящим противником жить ему оставалось всего несколько мгновений.

— Это конец!

— Князь Кацуёри! Князь Таро! Я погибну перед вами!

Перекликаясь подобным образом, последние воины Такэды умирали один за другим. Из разбитых доспехов на груди у Кацуёри уже сочилась кровь.

— Таро!

В последние мгновения он звал сына, но взор его уже застилала кровавая пелена. Вокруг него были только враги.

— Мой господин! Я все еще с вами! Содзо рядом с вами!

— Содзо, быстрее на помощь!.. Я сделаю сэппуку.

Опираясь на плечо верного вассала, Кацуёри отступил шагов на сто, затем опустился на колени, но, израненный копьями и стрелами, истекающий кровью, он уже не владел собственными руками.

— Простите меня!

Не в силах видеть мучения и бессилие своего господина, Содзо пришел на помощь и отрубил ему голову. Тело Кацуёри рухнуло вперед, а Содзо, подхватив отрубленную голову, высоко поднял ее, плача от горя.

Передав голову Кацуёри своему младшему восемнадцатилетнему брату, Содзо велел ему спастись бегством и сохранить ее. Но, обливаясь слезами, юноша отказался подчиниться: он решил умереть вместе со всеми.

— Глупец! Убирайся отсюда!

Содзо отшвырнул его в сторону, но было уже слишком поздно. Вражеские воины взяли их в железный обруч. Под сыплющимися со всех сторон ударами братья Цутия пали смертью храбрых.

Средний из братьев от начала боя и до самого его конца оставался рядом с Таро. Молодого князя и его последнего вассала убили в то же мгновение, когда чуть в стороне от них пали под ударами старший и младший братья Цутия. Таро в свои юные годы слыл писаным красавцем, и в «Летописи времен Нобунаги», автор которой не склонен был проявлять особую жалость, описывая гибель клана Такэда, о нем все же сказано, что он был прекрасен и умер прекрасной смертью.

К часу Змеи все уже было кончено. Клана Такэда больше не существовало.

Войско клана Ода, взявшее Кисо и Ину, собралось в Суве, запрудив улицы этого города. Нобунага избрал своей резиденцией на время всего похода храм Хоё. Двадцать девятого числа у храмовых ворот состоялась раздача наград войску, а на следующий день Нобунага устроил для своих военачальников пир в честь одержанных ими побед.

— Кажется, вы сегодня порядочно перебрали, князь Мицухидэ. Для вас такое — большая редкость, — сказал Такигава Кадзумасу своему соседу по пиршественному столу.

— Да, я пьян, ну и что же?

Мицухидэ и впрямь выглядел совершенно опьяневшим. В таком состоянии его прежде никто не видел. Лицо князя, всегда отличавшееся матовой белизной, сейчас раскраснелось до самых корней уже поредевших волос.

— Так давайте выпьем еще по одной! — подбивал он Кадзумасу. — Не часто выдаются такие счастливые дни, как сегодня; хоть мы с вами давно уже не мальчики, их можно пересчитать по пальцам. Посудите сами. После многолетних усилий нам наконец-то удалось одержать грандиозные победы, причем не только во всей Суве, — теперь уже и Каи, и Синано взяты нами или нашими союзниками, повсюду реют наши знамена!

Говорил он, как всегда, не слишком громко, но его слова разносились по всему залу. Их слышал каждый. Постепенно стихла царившая за столом шумная разноголосица и все взгляды устремились на Мицухидэ.

И Нобунага пристально смотрел на лысеющую голову Мицухидэ. Временами чрезмерная зоркость идет нам во вред: глаз подмечает то, чего ему не стоило бы видеть, дабы не получать ненужных потрясений. Нобунага между тем уже на протяжении двух дней следил за Мицухидэ именно с такой чрезмерной зоркостью. Мицухидэ вел себя излишне весело и непринужденно, что было ему совершенно несвойственно. Нобунага догадывался, в чем причина. В день раздачи наград он преднамеренно исключил из списка отмеченных его вниманием и милостью Мицухидэ, а это — унижение и обида для любого воина. Мицухидэ же, казалось, не был ни огорчен, ни пристыжен. Напротив, он держался как ни в чем не бывало, весело беседовал с награжденными военачальниками, и с лица его не сходила счастливая улыбка.