Читать книгу - "Лихое время - Олег Петров"

В отношении приговоренных Антропова, Малинина, Кислова, Иванова, Ван-Зин-Яна, Чимова, Горинского, Гроховского, Кузьмича и Тимофеева, принимая во внимание наступающую ПЯТУЮ годовщину Рабоче-Крестьянской Революции, победу Народно-Революционной Армии над врагами трудящихся на Дальнем Востоке и смягчающие их вину обстоятельства, заменить им высшую меру наказания – смертную казнь ДВАДЦАТЬЮ ГОДАМИ общественных принудительных работ, с содержанием под стражей с зачетом предварительного заключения».

2

…Плясало над оранжево-багровыми угольками пламя, посвистывал жестяной чайник на конфорке закоптившейся чугунной плиты.

Барс-Абрамов вернулся с митинга на бывшей Атаманской площади вместе с колонной охранявших там порядок курсантов милицейской школы. Дошёл с ними до казармы, вдоволь наговорившись о произошедшем со знакомыми инструкторами курсов. А когда домой-то зашёл – только тут и обнаружил, насколько промёрз. Пока растопил печку, пока пошло тепло… Только-только и начал отогреваться. Надо же – изрядно закоченел, а и не замечал!

В тёмном и длинном барачном коридоре забухали шаги, у двери абрамовской комнаты замерли на мгновение, раздался стук в крашенную суриком фанеру.

– Открыто! – громко сказал Абрамов, с удивлением обернувшись от огня. «Кого это так поздно принесло?»

На пороге выросла знакомая фигура бывшего ординарца.

– Не спишь ещё, Батя? Завернул, вот, на огонёк… Наше вам почтеньице!

Яшка прошел к колченогому столику под тёмным окном, придвинул ногой табуретку, шумно сел, выпрастывая из шинельного кармана бутылку «Чуринской».

– Вот так номер! – Абрамов поднялся от печки, подошёл и сел напротив. – Яшка, да ты ли это?! Сроду же в рот не брал, а тут – ко мне со «злодейкой»! Удивил, брат! Ба!.. Да ты никак уже и выпил изрядно!.. Что случилось, Яша?

Смородников молча махнул рукой, приподнялся, сопя, стал освобождаться от ремней с кобурой нагана и шашкой, от шинели. Бросил всё на топчан, туда же полетела чёрная кубанка. Рванул пуговки на вороте гимнастёрки, словно задыхался.

– Яков! – встал и сердито уставился на него Барс-Абрамов. – Ты в молчанку не играй! Докладывай, в чём дело!

– Батя… Эх, Батя! Давай лучше выпьем! – Яшка схватил лежавший на столе сточенный кухонный ножичек и принялся усердно ковырять сургуч на бутылочном горлышке.

– Ты это брось! «Ба-а-тя»! – зло передразнил Абрамов. – Сколько мне тебя за язык тянуть! Ну?!

– Эх, Батя… – Яшка обвёл глазами комнатку, но стаканов не нашёл, протяжно выдохнул, осторожно поставил бутылку на стол. – Ты прости меня… Прости! Не думал я никогда, Батя, что придется мне в палачи записаться!..

Яшка низко опустил голову и замолчал.

Абрам Иосифович взял табуретку, сел рядом и тихо обнял Яшку за плечи. Помолчали.

– Так понимаю, что тебе поручили приговор по ленковцам исполнить? – прервал молчание Абрам Иосифович.

Яшка кивнул, не поднимая глаз.

– Понимаю… Задание тебе выпало трудное… Хоть и мразь уголовная, а живые люди… С оружием на тебя не нападают… Понимаю, Яша… Но кто-то должен был это сделать…

– Батя, ты же знашь, в бою рубились насмерть! – вскинул глаза Яшка. – Но чтоб так… Придумала бы кака умная голова машинку, что ли…

Яшка тоскливо и отрешённо уставился в тёмное окно.

– Объявил суд: «В расход!», завели бы её, а она – чик! – и готово… Безо всякого участия людей…

Снова повисла тягостная тишина.

Сколько бы она длилась, если бы в коридоре соседка не забренчала, сдёргивая с гвоздя цинковую ванночку, да не донёсся из её клетушки плач грудничка. И сразу другое всё услышалось: приглушённый разговор за стенкой, тяфкающие отголоски-гудки маневрового паровозика, долетающие по морозному воздуху от станции, заоконный лязг припозднившейся чьей-то телеги, даже краткий взвизг гармошки и всплеск девичьего смеха.

– А давай, Яша, и вправду выпьём!

Абрам Иосифович поднялся, пошарил в тумбочке, выставляя на стол два гранёных стакана, миску с квашеной капустой, соль в бумажке, пяток мелких, сваренных в мундире, картофелин, аккуратно распеленал чистую холстинку с полумесяцем подового ржаного хлеба.

– По стопарику отчего не выпить, а потом и чаи погоняем, как?

Яшка вздохнул, снова принялся за сургучную головку «Чуринской». Вспомнив, нагнулся к топчану, пошарил в одном-другом шинельных карманах, вытащил пару сушёных сорожек и кусочек рафинаду в носовом платке.

– Ну, Яша! Целый пир получается! – засмеялся Абрамов, внимательно наблюдая за парнем. – Погоди-ка, где-то у меня хорошая китайская заварка оставалась…

Когда выпили по маленькой и закусили капусткой, Яшка как будто успокоился. По крайней мере вполне спокойно, сам, без Батиных расспросов, начал рассказывать Абрамову о расстреле ленковцев.

3

С исполнением приговора тянуть не стали. Назначили расстрел тех девятнадцати приговоренных, кому «вышку» на тюрьму правительство не заменило, на раннее утро этого же дня. Привести приговор в исполнение поручили конному полуэскадрону милиции под командованием Смородникова^[2].

Из арестного помещения при ГУГПО приговоренных забрали сразу, как только стало известно об утверждении судебного вердикта правительством.

– …Когда мы их из арестантской у госполитохрановцев забирать начали, – медленно, охмелев, рассказывал Смородников, – они, понятное дело, враз прочухали, куда их и чево… А мы имя выписку из правительственного протокола не оглашали. По фамилиям вызывали. Тут у них сомнение образовалось, мол, чево ж не всех вызывают. Чернявый и наглый, по фамилии Самойлов, кричит с этакой бравадою, дескать, во вторую смену пойдёте. Это он тем, кого мы не вызвали…

– А что за правительственный протокол, Яша? – спросил Абрамов.

– Так помиловали же десятерых! По случаю взятия Владивостока! Подвезло уркаганам! Свинцовую печатку на двадцатерик в кутузке заменили. Ну, один-то, Батя, тебе известен – Лукьянов. Ему ещё в суде поблажка вышла. Правительство оное утвердило, а остальные… Не самое отпетое жульё. Укрыватели да карбатчики продажные…

– А вот этот пацан, которого все за Бориску Багрова принимали?

Абрам Иосифович вдруг подумал о Федоре Кислове. Единственным, кого пожалел по-настоящему, когда оглашали приговор, был этот шестнадцатилетний пацан.

– Этот-то? Как его…

– Кислов Федор.

– Ага! Этого тоже…

Даже почему-то обрадовался Абрам Иосифович услышанному про Кислова. Двадцать лет в тюрьме, конечно, не сахар, но, может быть, станет спасение от пули уроком парню на всю оставшуюся жизнь, ведь она у этого Федьки только и началась…