Читать книгу - "Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917) - Ева Ингеборг Фляйшхауэр"

Когда германский рейхсканцлер наконец 12 декабря (29 ноября) 1916 г. обратился к воюющим державам с запоздалым и неудачным призывом к миру, новый российский министр иностранных дел в своем первом выступлении под бурные аплодисменты членов Государственной думы воинственно ответил ему, что Россия отклоняет германо-австрийскую инициативу, переходит к очередным делам и доведет войну до конца в единстве с союзниками^[2012]. Царь 12 декабря ст. ст. вновь подтвердил верность альянсу, подчеркнув в приказе по армии и флоту, что время для мирных переговоров «еще не наступило, враг еще не изгнан из захваченных им областей». Он теперь расширил круг российских военных целей, включив в него, помимо обладания Константинополем, создание свободной Польши^[2013].

Людендорф в последующие недели принял решительные меры, дабы надолго исключить возможность мирного зондажа наподобие стокгольмской беседы. 22 ноября 1916 г. он отправил во временную отставку 53-летнего министра иностранных дел фон Ягова, сторонника сепаратного мира с Россией, заменив его заместителем министра Артуром Циммерманом, которому одновременно поручил исполнять обязанности рейхсканцлера во внешнеполитической сфере, — это его первый шаг к отстранению канцлера (14 июля 1917 г.). И он не постеснялся публично дезавуировать выпестованную 2-м ВК прогерманскую «партию мира», которую олицетворял Протопопов на стокгольмской встрече. Тут Людендорф последовал примеру близкой к нему венской газеты «Нойе фрайе прессе», 25 июля 1916 г. намекнувшей в своей статье о новоназначенном российском министре иностранных дел Штюрмере на его мирные замыслы и царицу как центр прогерманской партии. Через две недели после назначения Людендорфа «Берлинер тагеблатт» в номере от 16 сентября 1916 г. сорвала последний покров, который еще скрывал от глаз германской и российской общественности активное политическое ядро этой партии, в передовице под названием «Мануйлов, Распутин, Штюрмер». Подобная статья могла появиться лишь в том случае, если Военное управление по делам печати нарочно ослабило герметично закрученные цензурные гайки. Газета утверждала, что Распутин сыграл «главную роль» в свержении великого князя Николая Николаевича и с тех пор «господствует при русском дворе», что темные личности, Манасевич-Мануйлов и князь Андронников, проворачивали через премьер-министров Горемыкина и Штюрмера преступные махинации, пока их не настигла карающая рука российского закона. Статья безжалостно разоблачала эти главные фигуры «партии мира», на которые опиралась разведка при 2-м ВК, оказывая влияние на царицу, и — вместе с более ранними словами «Нойе фрайе прессе», что «партия мира… группируется вокруг молодой царицы»^[2014], — произвела убийственное впечатление на общественное мнение в России, значительно усилив настроения против царицы. Занимавшийся внешнеполитическими вопросами кадетский представитель в Государственной думе П. Н. Милюков в своем знаменитом «штурмовом сигнале» — думской речи 1 ноября 1916 г.^[2015] — процитировал по оригиналу эти образцы венской и берлинской печати, заложив тем самым краеугольный камень в фундамент общественного фронта против монархини и «партии мира»; враждебность к ним привела как к убийству Распутина, так и к планам «дворцового переворота» против погрязшего в коррупции и пособничестве врагу режима Николая II^[2016].

В. И. Ленина, ни минуты не сомневавшегося, что Николай II рано или поздно примет стокгольмское предложение и заключит мир, дабы уберечь свою империю от революции и гражданской войны, падение Фалькенхайна и устранение непосредственной опасности мирного договора вмиг избавили от гнетущего беспокойства. Когда «Бернер тагвахт» в октябре 1916 г. по указке из Берлина стала писать, будто Штюрмер тайно встречался с фон Яговом для заключения сепаратного мира^[2017], он воспользовался этими материалами, чтобы со ссылкой на «надежные источники» окончательно дискредитировать идею мира также среди русской и немецкой социал-демократии^[2018].

Не обойдясь, как обычно для него в ту пору, без перефразированной цитаты из Клаузевица (на сей раз: «Война есть продолжение политики. И политика тоже „продолжается“ во время войны!»), Ленин перевернул условия стокгольмского предложения с ног на голову и обвинил Россию в том, что она использует Германию в своих империалистических целях. Поскольку Россия, писал он, не в силах сразу полностью разбить и ограбить Германию, то хочет сначала с ней сговориться, вместе с Германией разбить Англию и завоевать ее владения, чтобы потом как «смеющийся третий» прибрать к рукам все: от Ла-Манша до Турции (Армения, Константинополь и проливы), Персии и Индии. «Мир», каким он представляется «Николаю Кровавому», русскому двору и дворянству, их «немцофильской партии» (!) с одной стороны и русофильским кругам немецкой буржуазии, немецким социал-шовинистам с другой, никогда не станет миром как таковым, а тем более «миром без победителей и побежденных». К нему способна привести только гражданская война пролетариата за социализм. Теперь, заявлял Ленин, наглядно видна правота тех русских социал-демократов, которые с самого начала говорили, что поражение царизма — наименьшее зло. История не стоит на месте, она идет вперед и во время этой войны. Если пролетариат Европы со своими одураченными вождями не сможет перейти к гражданской войне, «то вперед, к демократии восточная Европа и Азия пошли бы семимильными шагами только в случае полного военного разгрома царизма и отнятия у него всякой возможности практиковать империалистскую политику полуфеодального типа». В заключение следовал приговор с налетом социал-дарвинизма, вынесенный немецкой социал-демократии, которая не хотела отказываться от идеи мира: «Война убьет и добьет все слабое, в том числе социал-шовинизм и каутскианство. Империалистский мир сделает эти слабости еще нагляднее, еще позорнее, еще отвратительнее».