Читать книгу - "Емельян Пугачев. Книга 2 - Вячеслав Шишков"

— А сам-то где? Цел ли?

— А чего ему подеется… С нами прискакал… — Григорий Бородин был толстощекий, белобрысый, бритый детина лет тридцати. — Давай-ка по душам, Максим Григорьич… Чевой-то не вовсе по нраву мне… Как бы не тово, не этово… Ой, маху дадим, пропадем тогды!.. Всю кашу из нашей утробы повытрясут…

— Ну-у-у… Малодушнай!..

— Супротив генералов нам не выдюжить, Григорьич… У нас еще головы не с того боку затесаны.

— Выдюжим!.. Бивали мы и генералов. Вон Кар едва ноги уволок. Дело, Гриша, в людях да пушках, а не в генералах.

Шигаев говорил вдумчиво, старался успокоить Бородина. Тот вел свою линию, под конец стал сердиться и собрался уходить. На прощанье Бородин тихо, чтоб никто не мог подслушать, сказал:

— Я лажу уехать в Оренбург. Может, возворочусь, а может, и там останусь. А вам, атаманы, советовал бы связать его. По всем видимостям, он не природный, а подставной.

— Будет тебе брякать-то! Он, батюшка, доподлинный!

— Ну, там доподлинный ли, нет ли, а головы наши все едино повалятся с плеч, как стреляные галки с тына.

Шигаев на эти слова Бородина как бы призадумался. Желая поглубже проверить мысли казака, он пристально посмотрел ему в лицо, сказал:

— Да я и сам подмечаю, что усердие к его службе стало кой у кого истребляться. Только знай, Гришуха, — твердо добавил он, — я клятву приносил и нашему казацкому делу не изменник!.. Иди-ка, брат, домой.

Выпроводив незваного гостя, взволнованный Шигаев уже не ложился спать. Он умылся, расчесал надвое бороду, усердно помолился богу и вышел на улицу.

Ночь кончалась, звезды бледнели. В церковной сторожке горел огонек: должно быть, пономарь собирался звонить к заутрене. Вот замутнели огоньки и в доме Пугачёва. Полковник Шигаев с робостью в сердце направился туда.

В это время Григорий Бородин уже кончал ночные переговоры с хорунжим Трифоном Горловым, Осипом Бановым и калмыком Гибзаном. Он всячески запугивал их, рассказав о страшном поражении под Татищевой.

— Ныне добра нам ждать нечего, друзья-товарищи. Батюшке больше не оправиться. Может, мужики-то и сбегутся к нему, а пушек-то черт ма — они все Голицыну в руки попали. Советую вам, братейники, покамест не поздно, батюшку выдать да и явиться с повинной в Оренбург. Тогда и всей мутне придёт скончание, спокой увидим.

— Кто увидит, а кто и нет, — бросил хорунжий Горлов, покосился на Бородина и пошел прочь.

Долговязый Шигаев, ссутулясь более обычного, приблизился к Пугачёву на цыпочках, поклонился ему. «Батюшка» надевал валенки. Ненила с припухшими, заплаканными глазами суетливо накрывала на стол. Кошка, задрав хвост, ластилась к Пугачёву, мурлыкала свою бесконечную уветливую песенку.

Горели две свечи. Лицо Емельяна Иваныча бледное, помятое, голова не причесана, давно не бритые щеки заросли седоватой щетинкой.

— Садись к столу, полковник, — отрывисто сказал Пугачёв. — Дело наше дохлое под Татищевой. Овчинников там остался, а я вот за подкрепленьем сюда… Да уж какое тут подкрепленье!.. Так думаю, поскорей втикать нам отседов доведется, Максим Григорьич.

— Надо оглядеться, Петр Федорыч, батюшка, да подумать покрепче, — унылым голосом молвил Шигаев, мазнув концами пальцев по надвое расчесанной бороде.

— А бились мы, друг мой, не надо лучше! — вскричал Пугачёв, расчесывая гребнем волосы и бороду. — Знатно бились! Кабы силенки поболе нам, а первым делом — оруженья, — стоптал бы я этого Рукавицына-Голицына вместях с Мансуровым да еще с третьим каким-то генералишком… Надо бы мне отсюдов хоть бы народу-то поболе в та поры взять… Обмахнулись мы!.. Так вот что, Максим Григорьич, бери-ка вот эту трубку да езжай на Высокую гору, пошукай с вершины-то, не идёт ли из Черноречья наш Овчинников с воинством моим, да не гонятся ли за ним генералы?.. Предосторога не вредит. А я покамест атаманов скличу, а как вернешься, станем совет держать, в кою сторону подаваться нам теперь… Да, Максим Григорьич, проторчали мы, как кулики в болоте, коло Оренбурга-то, раздуй его горой…

— Пугачёв засопел, нахмурился и недружелюбно сказал Шигаеву:

— А ведь мотри, верно я при изначале дела толковал: под Казань-то идти треба, а не под Оренбург… А вот ты поупорствовал тогда и меня-то с Падуровым сшиб с толков… Эхма!..

Шигаев взял подзорную трубу и, глядя в землю, холодно ответил:

— Да ведь… Кабы знато да ведано, — и не спеша, нога за ногу, вышел.

Горько было на его душе.

…Серый конь под ним бежит ходко. С неба рассвет плывет.

— Стой, Шигаев! — слышит он сзади и останавливает коня.

Подъехали начальник артиллерии Федор Чумаков — бурая борода лопатой, с ним Василий Беспрозванный, бывший запорожец. А как взобрались все трое на гору да стали во все стороны в трубу глядеть, подкатили на рысях Григорий Бородин — в дорогом чекмене, при дорогом оружии, с ним яицкий казак Морунов. У Бородина в поводу запасной конь, нагруженный туго набитыми кожаными торбами.

— Чего рано дозорите? Еще не рассвенуло, — каким-то фальшивым голосом выкрикнул толстощекий Бородин, посматривая выпученными глазами в сторону окутанного предутренней мглой Оренбурга. А Шигаеву, вплотную приблизясь к нему, чуть слышно сказал:

— Я, Григорьич, чуешь, многим балакал, да и калмыков повестил… Чаю, ты, как вернешься, застанешь его уже связанным.

А я с Моруновым, понимаешь, спроворил ехать в Оренбург и оповестить там.

Помчим вместях с нами, Максим Григорьич… Пожалей голову свою…

Шигаев подумал, помигал часто, сказал через вздох:

— Нет уж, Гришуха… Управь бог твой путь! Поезжай, коли совесть потерял. У тебя там дед — бывший атаман, да дядя Мартемьян Бородин — главный старшина яицкий, они за тебя заступят. А я никого там не имею, да и пред батюшкой изменником не хочу быть. А ты, видать, — в дядю, вам с ним окаянствовать-то не впервой!..

— Считал я тебя, Шигаев, за умного, а ты дурной!.. — оскалив в притворной улыбке зубы, бросил Бородин. — Ведь я шутки ради тебе брякаю, а ты думал — вправду. Заспокойся, друг!.. Я тоже в изменниках царю-батюшке не хаживал…

Все стали спускаться с горы. Бородин с опаской посматривал на незнакомого ему запорожца, говорил всем вслух:

— Что вы, братцы-казаки, знаете? Ведь сотник Михайло Логинов изменил батюшке-то, в Оренбург ушел… Вот змей какой! Да и опричь него которые изменники бегут. Вы правьтесь в Берду, а я с Моруновым поеду по речке Сакмаре да пошукаю, не попадутся ли беглецы какие. Насмерть рубить их стану!.. И не крякну! — Глаза Бородина виляли, лукавили.

Вдвоем с Моруновым Бородин тронулся на Сакмару. А Шигаев с Чумаковым и запорожцем, переговариваясь о делах, шагом двигались обратно к Берде.

И уже, в разговорах, спустились с горы, вдруг видят: во весь мах скачут от Берды десять казаков — у кого винтовка, у кого пика.