Читать книгу - "Европа и ислам. История непонимания - Франко Кардини"

В те времена среди христиан Западной Европы распространялось чувство тревоги и страха, связанное с ожиданием конца света, а также с изменениями, вызванными демографическим ростом и политической и религиозной борьбой. Такие настроения заставили по-новому взглянуть на Иерусалим, где должна была свершиться судьба человечества: согласно некоторым псевдопророческим текстам, именно там последний христианский император снимет с себя символы власти, уступив свое место «царю последних времен». Согласно пророчеству, второе пришествие Христа будет предварено явлением Антихриста.

С наступлением 1033 года — тысячелетия со времени смерти и воскресения Христа — апокалиптические ожидания и страхи вспыхнули с новой силой: в Палестину устремились целые толпы смятенных верующих. Добрых отношений с фатимидским Египтом было недостаточно, чтобы успокоить совесть обитателей Европы, встревоженную тем, что главное их сокровище, Гроб Господень, находится в руках «неверных». В то время как все христианские правители, от византийского императора до норманнских герцогов, стремились внести свой вклад в восстановление храма, оскверненного и поврежденного в 1009 году, все более внушительные ряды паломников пускались в путь в надежде на то, что конец света застанет их в непосредственной близости от Иосафатовой долины. Волны ужаса перед надвигающимся концом света накатывали на Европу, где ученые, опираясь на астрономические расчеты и толкования священных текстов, все чаще говорили о наступлении последних дней. Так, в 1065 году, когда даты Воплощения и Страстной субботы приходились на 25 марта, — совпадая, согласно некоторым календарям и традициям, с датой Сотворения мира, — из Германии в Святую землю отправилось огромное количество паломников, желавших оказаться в Иерусалиме в день Страшного Суда. Надо учитывать это, а также долгую историю паломничества и его духовное значение, чтобы понять, с каким энтузиазмом Европа в 1095 году откликнулась на призыв Папы Урбана II.

В ноябре 1095 года в Клермоне Урбан II не призывал ни к какому «крестовому походу»: сам этот термин вошел и в латынь, и в народные языки Европы гораздо позже. Папа ограничился тем, что еще раз осудил кровавые столкновения внутри христианского мира, истощавшие его, и призвал военную аристократию (в первую очередь французскую) внять мольбам о помощи, которые доносились с Востока, где христианской церкви грозила опасность. Если обойтись без метафор, это означало призыв присоединиться к военной кампании, которую византийский император Алексей I Комнин собирался вести против сельджуков в Анатолии. Такие формы наемной военной службы в XI веке были широко распространены: викинги часто принимали предложения подобного рода, и их служба в Азии была весьма востребована, особенно после сокрушительного поражения при Манцикерте. У этих западноевропейских border fighters нередко сосуществовали противоречивые религиозные и политические взгляды, и порой доходило до того, что они выполняли функции своеобразных посредников между христианским и исламским миром, а также между различными культурами. Они, в конечном счете, не слишком отличались ни от наемников-авантюристов тогдашней Испании (самым знаменитым из которых был Сид Кампеадор), ни от византийских воинов из эпической поэмы «Дигенис Акрит», ни от богатырей из русских былин, которые сражались со степными язычниками, но знали и умели ценить их нравы и обычаи, ни от героя поэмы «Витязь в тигровой шкуре» — великого грузинского «рыцарского романа», созданного Шота Руставели, ни от самих тюркских гази^[13]в Малой Азии.

Европейская аристократия в 1095–1096 годах ответила на призыв Урбана II несколько неожиданным образом. О рыцарях, принявших участие в этой экспедиции, много и часто говорили как о deracines, искателях удачи, milites, которых феодальные правила преемственности дворянского рода лишили наследства и вынудили встать на путь приключений.

Похождения таких рыцарей впоследствии лягут в основу сложного механизма рыцарского романа, возвысившего и идеализировавшего подлинные и не всегда достойные формы, которые приобретали эти приключения, — в частности, наемную военную службу и крестовые походы. Однако в действительности те, кто стоял во главе нескольких тысяч воинов, отправившихся в Константинополь, а оттуда, по договоренности с василевсом, в Азию (и к которым присоединилось неустановленное, но, несомненно, очень большое количество простолюдинов, желающих добраться до Иерусалима), были отнюдь не отбросами аристократии того времени. Это были такие люди, как маркиз Прованский, которому принадлежали огромные территории на юге Франции; брат французского короля; герцог Нормандский (брат короля Англии); старший сын Гвискара; а также герцог Нижней Лотарингии и граф Фландрский — им принадлежала большая часть густонаселенной территории в низовьях крупных рек, которые, пересекая Францию и Германию, впадают в Северное море. Конечно, эти представители высшей аристократии по разным причинам испытывали большие трудности: либо из-за вражды с родственниками или неудобными сеньорами-соседями, либо оттого, что ранее в конфликте между Папой и Священной Римской империей стояли на стороне побежденных. Этой знати нужно было на несколько лет — а то и навсегда — переменить климат, обрести, как сказано в Апокалипсисе, «новое небо и новую землю», закрепить свою власть и богатство на новом месте. Таким образом, исход domini и milites способствовал, кроме всего прочего, рождению в Европе крупных феодальных монархий.

Эта толпа вооруженных воинов и почти беззащитных паломников получила название «крестоносцев» от креста, символа паломничества и покаяния, который вручил им Урбан II в Клермоне (и который был очевидным знаком отпущения грехов и особых прав, дарованных Папой). За два долгих года, после неслыханных трудностей и лишений, крестоносцы пересекли Анатолию и Сирию. В конце весны — начале лета 1099 года они дошли до Иерусалима и взяли город приступом 15 июля того же года: прорыв через городские стены был осуществлен в самом слабом их месте — в северо-восточной части. «Франки» — как называли европейцев византийцы, восточные христиане, евреи и мусульмане — наводнили город, уничтожая на своем пути почти всех мусульман и евреев. Если бы мусульманский наместник незадолго до начала осады не выслал из города православных христиан, которым не доверял, то их, вероятно, постигла бы та же участь, так как европейцы едва ли смогли бы их отличить от всех прочих. Затем в городе снова поселили ранее удаленных из него православных, а также христиан других конфессий — сирийцев и армян: мусульманам и евреям — по крайней мере, поначалу — жить в Иерусалиме запретили.

Из-за отсутствия достоверных данных часто возникал вопрос, не намеревались ли европейцы, завоевавшие Святой город, превратить его в некое церковное государство или подчинить его непосредственно Римской Церкви. В самом деле, почти сразу был избран римский патриарх (по прошествии сорока пяти лет после раскола между Западной и Восточной церквями было нецелесообразно полагаться на греческого патриарха), а военачальники после долгих споров решили выбрать себе короля — слабого здоровьем и недостаточно энергичного, чтобы стать подлинным правителем. Это был Готфрид Бульонский, герцог Нижней Лотарингии: однако он отказался (по собственному желанию или подсказке какого-то прелата) «носить золотой венец там, где Христос носил терновый». Поэтому он стал не королем, а просто «защитником Гроба Господня» (Advocatus Sancti Sepulchri), поверенным в мирских делах Иерусалимской Церкви, которая находилась при храме Гроба Господня. Однако после смерти Готфрида в 1100 году его брат Балдуин Булонский заставил присудить себе королевскую корону, хотя было совершенно не ясно, кто и чьей властью может избирать суверена. Так появилось Иерусалимское королевство, выборная монархия, иногда с чертами наследственной, где корона могла передаваться как по мужской, так и по женской линии.