Читать книгу - "Повседневная жизнь "русского" Китая - Наталья Старосельская"

«О жизни в Китае мне он рассказывал скупо: персональные выставки в Харбине, Шанхае, Пекине и еще где-то. Гущин прожил там до 1922 года (оказавшись в Харбине в 1919-м и уехав спустя несколько лет в Париж по паспорту, выданному Управлением КВЖД. — Н. С). Китайцев вспоминал с неизменной симпатией. Он узнал их еще в годы Первой мировой войны, когда сопровождал транспорты китайских рабочих. Одно только настораживало его: самоотверженная готовность подчинить личное общему — растворение в массе; отказа от индивидуальности он опасался всерьез. Как-то рассказал о митинге в Шанхае, где потребовалось срочно написать лозунг. Какой-то китайский юноша отрубил себе фалангу указательного пальца и кровавым обрубком нанес на белое полотно необходимые иероглифы, Гущин, и спустя десятилетия, вспоминал об этом с содроганием, словно картина эта стояла перед глазами. Одушевление толпы его, похоже, не привлекало. Он говорил о бездне фанатизма, о таком самоотречении, на которое, к счастью, неспособны уже современные европейцы…

Где-то на четвертом курсе, когда я, занимаясь Сент-Экзюпери, особенно интересовался зарубежной литературой 1920—30-х годов, в одном из журналов тех лет попалась мне на глаза статейка о сменовеховцах, о призыве историка Николая Устрялова примириться с победой большевиков, тяготеющих к экспансии не только идеологической, но и территориальной, продолжающих тем российскую имперскую политику, осуществляющих, на его взгляд, «белые цели красными средствами». Там было сказано, что Н. В. Устрялов бывал в Харбине. На мой вопрос, что это был за человек, Гущин ответил односложно, что был такой, а распространяться о нем не стал.

Сколько я понял Николая Михайловича, Харбин жил шумно и весело, рестораны множились, как грибы после теплого дождя, из их окон лилась оркестровая музыка, пробки шампанского стреляли в потолки, а вино лилось рекой. В игорных домах и казино просаживались миллионы, и представители русской колонии, особенно беженцы и офицеры, были там и там на самых первых ролях. Кто-то, конечно, и голодал, но в основном съехались люди достаточно состоятельные, захватившие с собой драгоценности, валюту и ценные бумаги. Образовалась и какая-то культурная среда. Сам Гущин хорошо зарабатывал и преподаванием, продажей картин и заказными портретами. Во всяком случае, во Францию он поехал, по его словам, вполне состоятельным человеком».

В письме Е. Водонос пишет, что политические пристрастия Гущина для нас гадательны: «…не думаю. чтобы Николай Михайлович очень уж скорбел о низвергнутой монархии, но не уверен, что победу большевиков он встретил слишком уж восторженно… Мне он рассказывал, что в харбинском ресторане к нему подошли как-то два офицера и, удостоверившись, что он и есть тот самый Гущин, который бежал из Перми, сказали, что опоздали арестовать его там».

Какими были его полотна китайской поры — теперь уже неизвестно. В Саратовском музее сохранились работы 1940—1960-х годов… Но то, что С. Алымов в своей рецензии назвал гущина «коробейником красок», позволяет нам пофантазировать: какими же были его полотна?..

Кто знает, может быть, удастся кому-то из любознательных исследователей обнаружить более отчетливые следы Николая Михайловича Гущина в «Русском» Китае?.. А может быть, и чудом сохранившиеся его картины китайского периода.

В 1922 году приехал в Харбин Виктор Иванович Колокол ьн и ков, бывший директор тюменского частного коммерческого училища. В 1928-м он был Избрал заместителем председателя Беженского комитета, а чуть позже — председателем Торгово-промышленного союза при этом комитете. Беженский комитет являлся крупной общественной организацией, координировавшей и направлявшей деятельность многочисленных харбинских благотворительных, политических и культурных обществ. Комитет давал изгнанникам жилье, помогал устроиться на работу, оказывал бесплатную медицинскую помощь, выдавал денежные средсгва, одежду и обувь, устраивал благотворительные обеды…

Активную роль играл Комитет и в проведениях Дня русской культуры (этот праздник был учрежден в 1924 году), который был приурочен к дню рождения А. С. Пушкина. В 1930 году в специальном выпуске газеты, посвященном этому дню, была опубликована статья Виктора Колокольникова: «Торжественное празднование этого дня вошло, если можно так сказать, в плоть и кровь эмиграции. В двадцати странах русского Рассеяния в этот день собираются русские люди вспомнить о былом и поделиться новыми мыслями о будущем, новыми русскими культурными достижениями…

Ежегодно отмечается этот день и там, за темной границей. Не будем забывать о том, что мысль об устройстве ежегодных чествований памяти Пушкина возникла впервые среди членов петербургского «Дома литераторов» в 1920 году, а первое чествование имело место в Петербурге в страшный 1921 год. Среди организаторов и участников этого первого Дня русского гения были Ахматова, Блок, Гумилев, Кони. Имя Пушкина объединяет всех русских по обе стороны черты…

Одной из памятных дат, имеющих непосредственное отношение к сегодняшнему Пушкинскому дню, является 50-летие со дня открытия Пушкинского памятника в Москве.

О, сколько видел Ты со своего высокого пьедестала!

Сколько горя, слез, крови, грязи и позора… В твоей любимой, Святой Родине — Москве! Но — видим, верим: не омрачается Твое высокое чело… Мудрый знает: истина восторжествует… Еще загудит Страстной Монастырь, еще заблаговестит Кремль торжественным и радостным пасхальным звоном Воскресения России…

Будет рассвет, будет и день! Залог тому — те звезды, которые все-таки блистают на черном российском небосклоне… В ужасную годину всенародных испытаний, когда систематически уничтожалось и вы травливалось огнем, мечом и неописуемыми пытками — и продолжает уничтожаться — все русское и все святое, русская душа не сгинула и не сломилась, только склонилась — согнулась до земли в страшном, мучительном страдании… И перестрадавшие выходят на верный путь… Они — звезды российские, ибо — страдание и подвиг — очищают…

Мудрый знает».

Эта пламенная речь, искренняя и зажигательная, опубликована в 1930 году. Какой же удивительной верой и любовью к утраченной России надо было жить, чтобы спустя 13 лет после революции надеяться на благовест в Отечестве, которое ежедневно доказывало обратное?!

Наивность?

Нет, та неистребимая любовь к Родине, что только одна и способна внушить человеку надежду…

В своем харбинском благополучии, где, казалось, время остановилось и течет в другую сторону, к истокам, к началу, они ни на миг не забывали о горе, слезах, крови, грязи и позоре, которые стали уделом оставшихся.

«Во времена своего расцвета, — пишет Б. Козловский, — город Харбин был большим торговым культурным городом, который постоянно посещали из-за границы мировые культурные артистические силы и торговые представители разных стран мира. Также постоянно наезжали и местные промышленники, и коммерсанты, и пушнинники. Для обслуживания лиц, приезжающих в Харбин, имелся целый РЯД отелей и гостиниц, которые вполне могли соревноваться с лучшими отелями мира. Были такие, например, фешенебельные отели, как «Гранд-Отель» и «Ориант» в Новом Городе или отель «Европа». На Пристани был первоклассный отель «Модерн». Были, конечно, и обыкновенные, не отличающиеся особой роскошью, но вполне приличные гостиницы, как, например, «Новый Мир», принадлежавшая Акционерному Обществу Гостиниц».