Читать книгу - "Легендарные фаворитки. "Ночные королевы" Европы - Сергей Нечаев"

В обвинительном акте утверждалось, что существовал заговор с целью лишить короля жизни. Анне инкриминировалась преступная связь с придворными Норрисом, Брертоном, Вестоном, музыкантом Смитоном и, наконец, ее братом Джорджем Болейном, графом Рочфордом. В пунктах 8 и 9 обвинительного заключения говорилось, что изменники вступили в сообщество с целью убийства Генриха и что Анна обещала некоторым из подсудимых выйти за них замуж после смерти короля. Пятерым «заговорщикам», кроме того, вменялись в вину принятие подарков от Анны и даже ревность друг к другу, а также то, что они частично достигли своих злодейских замыслов, направленных против монарха. В обвинительном акте говорилось:

«Король, узнав обо всех этих преступлениях, бесчестиях и изменах, был так опечален, что это вредно подействовало на его здоровье».

Очень деликатным был вопрос о «хронологии»: к какому времени отнести воображаемые измены Анны Болейн? В зависимости от этого решался вопрос о законности ее дочери Елизаветы, имевший столь большое значение для престолонаследия. Генрих VIII в конце концов сообразил, что неприлично обвинять жену в неверности уже во время медового месяца, что его единственная наследница Елизавета будет в таком случае признана дочерью одного из обвиняемых — Норриса (поскольку брак с Екатериной был аннулирован, их дочь Мария не считалась законной дочерью короля). Поэтому судье пришлось серьезно поработать над датами, чтобы не бросить тень на законность рождения Елизаветы и отнести мнимые измены ко времени, когда Анна родила мертвого ребенка.

Судьи не погнушались даже обвинить Анну в кровосмешении с собственным братом (под этим, видимо, подразумевалось то, что он присел однажды на постель своей сестры).

Архиепископ Кранмер сделал все возможное, чтобы спасти Анну, и сама она написала королю трогательное письмо, умоляя его по крайней мере простить несчастных молодых людей, ни в чем перед ним не повинных.

Вот это письмо:

«Государь!

Неудовольствие Вашего Величества и мое заключение в темницу мне кажутся столь странными, что я не знаю, о чем мне должно писать к вам и в чем должно просить прощения. Вы прислали известного всем врача моего сказать мне, что я должна сознаться в истине, если хочу снова приобрести вашу благосклонность. Он не успел еще объяснить мне своего поручения, как я уже приметила, в чем состоит ваше намерение. Но если, как вы говорите, признание в истине может доставить мне свободу, я повинуюсь вашим повелениям от всего сердца и со всею душевной покорностью. Не воображайте, Ваше Величество, что ваша бедная жена когда-нибудь могла быть доведена до такого преступления, о котором она никогда не дозволяла себе и помыслить. Никогда ни один Государь не имел супруги столь верной всем своим обязанностям, столь исполненной нежнейшей привязанности, какова Анна Болейн, собственная ваша супруга. Она умела ценить то высокое состояние, до которого возвысили ее милость Провидения и снисходительность ваша. Но стоя на высоте величия, на которую возведена была, никогда не забывала я, что могла подпасть такой участи, какой подверглась ныне. Мое возвышение не имело никакого другого основания, кроме кратковременной вашей ко мне склонности, и я не сомневаюсь, что малейшее изменение тех внешних приятностей, которые произвели ее в сердце вашем, могло обратить вас к иному предмету.

Вы извлекли меня из ничтожества, возвели на высочайшую степень в государстве, присоединили меня к Августейшей фамилии вашей: сего блеска я никогда не смела ожидать; сие величие выше заслуг моих. Между тем, если вы уже удостоили меня сей почести, то не потерпите, великий Государь, чтобы непостоянство или злые советы врагов моих могли меня лишить благосклонности Вашего Величества. Не допустите, чтобы порицание за неверность, пятно столь черное и столь недостойное, обесчестило имя вашей супруги, а вместе с нею и имя юной принцессы, вашей дочери.

Итак, повелите, Государь, исследовать дело мое, соблюдая свято законы справедливости, и не допустите, чтобы враги мои были вместе моими доносчиками и моими судьями. Повелите, чтобы процесс мой произведен был публично. Моя верность защитит меня от поношения и стыда. Вы увидите: невинность моя будет оправдана, ваши подозрения развеются, ваш дух успокоится, и молчание заступит на место порицания, или же мое преступление будет обнаружено пред глазами целого света. Итак, повелите сделать со мною то, что угодно Богу и вам. Вы можете, Ваше Величество, избежать чрез сие общественной молвы; мое преступление, будучи обнаружено по справедливости, даст вам, пред Богом и пред людьми, право не только наказать меня как неверную супругу, но и беспрепятственно последовать склонности, чувствуемой вами к той, которая стала причиной моего несчастного состояния. Я могла бы давно произнести пред вами имя ее. Вы не знаете, Ваше Величество, как далеко в сем случае простираются мои подозрения. Наконец, если вы уже решились погубить меня и если смерть мою, основанную на постыдной клевете, почитаете единственным средством к получению желаемого вами блага, то я буду просить Бога, чтобы он простил сие великое преступление как вам, так и врагам моим, послужившим при сем орудиями, и чтобы в последний день, сидя на престоле своем, пред которым вы и я предстанем скоро и пред которым моя невинность, если смею сказать, будет явно открыта, Он не потребовал от вас строгого отчета в поступке, столь недостойном вас и столь жестокосердном.

Последняя и единственная моя просьба состоит в том, чтобы вы на одну меня возложили всю тяжесть вашего гнева и чтоб не подвергали никакому бедствию тех несчастных, которые, как я слышала, содержатся по моему делу в тесной темнице. Если когда-нибудь я могла о чем упросить вас, если имя Анны Болейн когда-нибудь было приятно вашему слуху, не откажите мне в сей просьбе, и я ни о чем более беспокоить вас не буду; в противном случае мне остается воссылать пламенные молитвы к Богу, чтоб он был к вам милостив и управлял всеми вашими действиями.

Ваша верная и покорнейшая супруга Анна.

Тауэр, 6 мая 1536 года».

Но Генрих был неумолим. Процесс против «заговорщиков» повели с такой поспешностью и с такими нарушениями самых обыкновенных судебных формальностей, что Анна даже ни разу не видела своих обвинителей. Ей удалось добиться от бывшего супруга лишь одной «милости»: костер ей был заменен эшафотом.