Читать книгу - "В ожидании весны - Ованес Азнаурян"

как я собирала вокруг себя детей по всей деревне и читала им книжки. Помню еще одного деревенского парня (настоящий ковбой!), который жил в доме напротив, и влюбился в меня, и громко по всей деревне включал ужасную музыку, от которой я впадала в истерику, а он думал, что доставляет мне величайшее удовольствие (это уже когда мне было лет пятнадцать-шестнадцать и я начинала понимать толк в музыке)… И все. Больше ничего не помню. Это были несколько странные годы, прожитые в абсолютном одиночестве. Я росла, не изучая окружающий меня мир, а в большей степени изучая себя, то есть, говоря точнее, я росла не вширь, а вглубь… Что ты смеешься?! В процессе углубления в самое себя мне помогали книги, которые были одновременно и спасением и в то же время гибелью, поскольку вскоре я и вовсе потеряла связь с внешним миром. И вот однажды я открыла глаза и увидела мою первую любовь, и это было, когда мне было шестнадцать лет… Но это уже случилось в Ереване, и эти шесть месяцев – совсем другой период в моей жизни. Я тебе надоела? – спросила Лилит.

– Нет-нет. Ты очень хорошо рассказываешь, – ответил Липарит, – продолжай, пожалуйста.

– Мерси.

14

Пойми! Твои фобии – это мои мании. Понимаешь? Вот поэтому я тебе рассказываю… Итак, однажды я открыла глаза и увидела мою первую любовь, и это было, когда мне было шестнадцать лет… Может, все же назвать влюбленностью? Нет! Пожалуй, пусть будет ЛЮБОВЬ! Его звали Айк. Он был смугловат, у него был большой с горбинкой нос, похожий на нос какого-нибудь Марка Красса или того же Юлия Цезаря, и он однажды появился в моей жизни и натворил там бог знает что! Я возвращалась из школы домой (школу я ненавидела и ходила туда только ради мамы с папой и бабушки), и Айк вдруг предстал перед моим подъездом, преградив мне путь, и произнес:

– Давай немного погуляем. Я проверял: твоей бабушки нет дома, так что она не будет волноваться, если ты немного опоздаешь домой…

У Айка были удивительные глаза; взгляд его проникал внутрь, наполняя душу теплом (бархатные глазки, как я потом окрестила их)… Я все это домыслила, конечно, потом, но именно его глаза были виноваты в том, что я не пошла домой, а пошла с ним. Мне вдруг показалось – я это почувствовала, а не осознала! – что я могу пойти за ним куда угодно, и мы отправились в ближайший парк и сели на скамейку. Он сказал, что давно ходит за мной, что давно хочет познакомиться со мной, что, по его мнению, я не такая, как остальные девушки (это сразу меня и подкупило: наконец-то кто-то понял, что я не такая, как все!), и что он в меня влюблен, и хочет быть со мной… Потом пошел дождь, и мы промокли до нитки, но не пошли домой, а остались в парке, на скамейке и целовались. Айк удивительно хорошо целовался, я же целовалась впервые в жизни и училась у него.

Когда я вернулась домой, бабушки еще не было дома, мама же с папой, как всегда, были в командировке. Я надела свой розовый халатик (аствац им, зачем я все это помню?) и легла, думая о том, что я наконец-то счастлива! Наконец-то пришел конец моему одиночеству, наконец-то нашелся тот, который любит меня такой, какая я есть, и которому можно все рассказать, который все поймет… Вскоре позвонила бабушка и сказала, что из-за ливня она застряла у подруги (я тогда не понимала, как это у семидесятишестилетней старушки могут быть подружки!), что уже собирается домой и спросила, поела ли я?

– Да, конечно, бабуль, – ответила я, хотя это и было ложью: поесть я как раз-таки и забыла (дура! Какая же я была дура!!! Не надо было так влюб= ляться сразу же!).

С Айком мы стали встречаться каждый день. Он меня провожал в школу, и после школы мы гуляли вместе, прежде чем пойти по домам, а потом висели на телефонах, потому что нам все время хотелось говорить и говорить. При благоприятных условиях (отсутствие дома моей бабушки или его родителей, особенно его противной сестры) мы ходили домой друг к другу и играли в мужа и жену (между нами не было секса). Я готовила ему поесть, он что-то чинил дома (удивленный возглас бабушки: «Ты починила выключатель? Ах, ты должна была родиться мальчиком!», но я тогда еще не была готова к тому, чтоб рассказать бабушке об Айке). Потом, как это водится у шестнадцатилетних подростков, мы решили пожениться. Мы были очень разумными, и вполне разумно (мне сейчас это смешно) решили сначала поступить в вуз, получить высшее образование, потом уже пожениться. Он найдет работу, и мы поженимся, сказал Айк, и я думала тогда: какой серьезный! Практичный! Серьезно относится к жизни, несмотря на то что ему всего лишь столько, сколько мне, то есть шестнадцать лет! Я соглашалась со всем, что он говорил, и принималась пополнять пробелы в образовании Айка, потому что он за всю свою жизнь прочитал только одну книгу, и это был «Затерянный мир» Конан Дойла. Я, кстати, видела эту книгу, всю потрепанную. На внутренней стороне обложки карандашом мой Айк написал: «Моя самая любимая книга. Обещаю всегда ее перечитывать!» Видимо, он слишком часто перечитывал эту книгу, потому что ничего другого он так и к окончанию школы не прочитал. Я же читала ему вслух, причем и прозу и поэзию. Я была счастлива, я любила и была любима и думала, как же мне повезло уже в первый раз (Айк был моей первой любовью, и я тогда не сомневалась, что последней!). И я никогда не забуду наши бесконечные прогулки-путешествия по городу, парки, скамейки, музеи, театры, булочные, кафе, «нашу» чайную… Пусть Айк мало читает, думала я, но ведь человек ценен не тем, сколько книг он прочел, знает ли разницу между Марлен Дитрих и Анной Маньяни, но зато он ТАКОЙ человек, верный, надежный, на которого можно положиться и который – самое главное – меня любит (о любви я знала только то, что было написано в книгах, которые я читала). Липо-джан, это была безумная-безумная любовь, и, как всегда, когда ты чувствуешь себя особенно счастливой, случается беда, которая все ломает, уничтожает, истребляет, сжигает все вокруг, и от любви не остается ничего, кроме горечи, – выжженной солнцем травы…

– Тебе нужно показаться моему дяде. Ты не пробовала писать рассказы?

– Не издевайся, пожалуйста. Дослушай. Я не знаю, зачем