Читать книгу - "Аз есмь царь. История самозванства в России - Клаудио Ингерфлом"

Как мы только что показали, самозванчество, ставя под сомнение подлинность отдельных монархов, но не покушаясь на систему, не было ориентировано на политическую борьбу. Однако «вздыбившееся мгновение» Фуко – в данном случае вооруженное восстание значительной части народа под предводительством Разина – пробило в защитной системе самодержавия брешь, через которую проступила политика; и хотя брешь была ничтожно мала и узка, важен сам факт ее появления и то, что движущей силой здесь выступили низшие слои населения. Русский путь к автономизации политики непривычен европейцам, ведь его определяли не слова, постепенно становившиеся объектом собственной рефлексии, не философия – но магия.

Столь же парадоксально смотрится история Степана Разина и в контексте российской традиции, ибо бунтовщики сумели нащупать дорогу к политике при помощи самозванства, которое вплоть до этого момента лишь отдаляло подобную перспективу. Наш тезис, развернутый ниже, состоит в том, что в России магия возвела опыт социальной борьбы на тот уровень политических требований, которые и были характерны для Нового времени. То, что одним из средств создания современной политики стала магия, не может не удивлять. При мысли о генезисе современной политики в Европе на ум сразу приходит несколько великих имен: Никколо Макиавелли (1469–1527), запрещенный в России вплоть до XIX века – первый русский перевод «Государя» вышел только в 1869 году; Джованни Ботеро (ок. 1544–1617); Томас Гоббс (1588–1679). Они заложили основы понимания политики как особой сферы, отделенной от религии, тогда как в России первые контуры современной политики были намечены в 1670 году восставшим народом, который выражал себя то через миф, то через светский дискурс и обращался к магическим ритуалам в рамках парадигмы самозванчества. В 1669–1671 годах Алексею Михайловичу пришлось столкнуться с восстанием поистине грандиозных масштабов. Помимо казаков, в нем участвовали крепостные и свободные крестьяне, староверы и инородцы, жившие по Волге (калмыки, татары и проч.), которых подтолкнули к этому угроза закрепощения и притеснения на религиозной почве.

Разин утверждал, что хочет «чорным людям дать свободу» и «мирских кравапивцев вывадить». Двор, в свою очередь, судил бунтовщиков по иным критериям: «И в той своей дьявольской надежде вы, воры и крестопреступники Стенька и Фролко, со единомышленники своими похотели святую церковь обругать, не ведая милости великого бога и заступления пречистыя богородицы <…>, уповая на дьявольскую лесть». С одной стороны – социальные и политические требования, с другой – анафема. Речам бунтовщиков о земной основе политики царь противопоставлял апелляцию к потустороннему. Во второй трети XVII века в России низы общества делали первые шаги в сторону целенаправленной политической деятельности со светской повесткой, в то время как царский двор цеплялся за средневековые представления о мире. Впрочем, целесообразно уточнить эту картину: если бы изобретение современной политики было столь же очевидным, как противопоставление речи Разина и речи царского двора, дальнейшая история России была бы иной. В частности, народные протесты затрагивали бы саму власть, а не восстановление на троне «истинного царя».

В августе 1670 года в ходе восстания Разин сообщил, что царевич Алексей Алексеевич, о чьей кончине было объявлено несколькими месяцами раньше, примкнул к их движению, якобы посланный отцом для борьбы с изменниками. Неизвестно, действительно ли в их рядах был человек, выдававший себя за лжецаревича. Странным образом его так и не представили публике. Однако отсутствие физического лже-Алексея оказалось средством, пусть и основанном на магических процессах, которое позволило повстанцам приблизиться к принципам современной политики.