Читать книгу - "Султанат Оман. Легенды, сказания и факты истории - Игорь Сенченко"

В Аравии во время охоты используют 13 видов ловчих птиц, ястребов и соколов; конкретно в Омане – чаще всего два: чарх или лифиф в речи оманцев и хиджази. Последний из них завозят из Хиджаза, где, собственно, и зародилась на полуострове соколиная охота (птиц отлавливают во время зимовки в районе Медины). Пользуются также спросом сапсаны и гушави (из Курдистана)^[690].

В былые времена воров ловчих птиц карали, притом непременно и жестоко. Человеку, пойманному на краже охотничьей птицы, тут же отсекали руку, без суда и следствия.

О месте сокола в повседневной жизни племен Омана прошлого говорит то, что сокол являлся достойным выкупом за попадавшего в плен сородича. У бедуинов Омана до сих пор бытует поверье, что если беременная женщина увидит во сне парящего в небе сокола, то в семье родится мальчик.

Охотились в племенах Омана в прошлом и на страусов. Из кож этих птиц шили модные по тем временам сандалии и ремни для женщин. Копья шейхов непременно украшали несколькими пучками страусиных перьев. Жир использовали для лечения ран. По воспоминаниям путешественников, страусиные перья лоточники продавали на рынках Маската^[691]. Предлагали их в качестве сувениров попадавшимся им на пути европейцам. Дело в том, что страус и марабу (птица из семейства страусовых) считались в племенах Южной Аравии предвестниками добрых вестей и грядущих хороших изменений в жизни человека.

В прошлом в племенах Омана, проживавших на границе с пустыней, широко употребляли в пищу саранчу. Бедуины в шутку называли ее «креветками пустыни». Вареную саранчу ели с лепешкой и маслом; сушеную – грызли, как семечки. Поедая саранчу, бедуин приговаривал, что мстит ей за зло, что она причиняет аравийцам. Действительно, после нашествия саранчи, стаями, одна за другой, овцы в стадах кочевников и селян вымирали сотнями, так как саранча съедала всю траву на пастбищах, попадавшихся ей на пути.

По наблюдениям аравийцев, писал известный российский востоковед-арабист А. Крымский, налетала саранча на «Остров арабов» каждый седьмой год, «производя страшные опустошения»^[692]. Поскольку вторгалась она со стороны Абиссиниии (Эфиопии), некогда хозяйничавшей в Йемене, то и назвали ее южноаравийцы «дружиной Абрахи». Человек этот известен в истории Аравии тем, что, будучи наместником короля Абиссинии в Йемене, пытался захватить Мекку и надругаться над Каабой. Интересно, что, накатывая на полуостров, саранча движется сначала на Йемен. И уже оттуда, разделившись, одни «дружины абиссинской рати саранче-вой», как рассказывают бедуины, устремляются через Оман и земли Аш-Шамал в Иран, Пакистан и Индию, а другие, через Дофар и Хадрамаут, – в Неджд, Хиджаз и Ирак.

Самая крупная из тех видов саранчи, что прилетает в Оман, – зеленого цвета. В речи оманцев она фигурирует под словом «хаффан». Вожака саранчевого легиона величают «султаном». Выделяется он своей окраской, или ярким «кафтаном», по выражению кочевников^[693].

Заметив удивленно-вопросительный взгляд чужеземца, вспоминали путешественники, наблюдавшего за сценой поглощения арабом саранчи, «поджаренной на сковородке пустыни», то есть на раскаленном песке, бедуин-проводник говорил: «Когда еды мало, как в песках Аравии, то любая еда – вкусная».

Немало непреятностей в прошлом доставляли оманцам, владельцам садов и огородов, обезьяны. Водилось их некогда в Омане очень много. Но поскольку вред от них был большой, а пользы – никакой, то их попросту истребили. Оманцы, что интересно, называли обезьян не словом «кирд», как в других землях Аравии и Арабского Востока в целом, а словом «сабал». Так язычники Древнего Омана именовали их главного истукана, которому поклонялись до ислама.

Древние города Омана обносили, как правило, оборонительной стеной. В ней имелись въездные и выездные ворота. На ночь их запирали. Делали это после вечернего намаза. Отворяли же сразу после утренней молитвы. Во дворцах правителей, больше походивших на хорошо укреплепленные форты, располагались арсенал и тюрьма, и хранилась казна.

День в жилище оманца начинался с того, что женщина с помощью небольшой ручной мельницы молола хлебные зерно и толкла в ступке кофейные, чтобы испечь к завтраку лепешки и сварить кофе. Поэтому ручная мельница и кофейная ступка воспринимались повсюду в Аравии как символы семейного очага. Воровство этих предметов строго каралось – отсечением руки. Когда кто-то из жителей того или иного квартала говорил, что «ручная мельница соседа и кофейная ступка молчат», это означало, что человек – в нужде, что нет в его доме ни кофе, ни хлеба. И надобно бы ему помочь.

Узкие улочки в старых кварталах древних Маската и Сура, Рустака и Матраха полностью укрыты балконами стоящих друг напротив друга домов. Делалось это со смыслом. Такая форма застройки, с «балконным покрывалом» над улочками, давала столь желанную для жителей городов Омана тень. Потолки в домах «кварталов прошлого» – непременно резные. Так же, кстати, как и входные двери, искусно «расшитые» мастерами-резчиками «лиц дома», то есть входных дверей жилищ оманцев.

«Сердце» любого из древних городов Омана – это рынок. В прошлом рынки являлись едва ли не единственным местом времяпрепровождений оманцев. Они чутко, по словам путешественников, реагировали не только на потребности покупателей, но и на их привычки. Там можно было сделать покупки и поторговаться, то есть «показать себя». Послушать сказания и предания из уст профессиональных рассказчиков в «домах кофе». Понаблюдать за поркой воришек, попавшихся на краже товаров^[694].

Рынки в городах, что интересно, зачастую окружали высокие защитные стены. С внутренней стороны в них располагались ниши-лавки, без дверей, но с широченными окнами, через которые проходивший мимо человек без труда мог рассмотреть выставленные в них товары. С внешней стороны, в верхней их части, находились бойницы и посты для стражников. На ночь ворота в оградительных стенах рынков, где таковые имелись, затворяли. Лавки с товарами на них стерегли хорошо натренированные собаки. Человека, тайком проникавшего ночью на рынок, они рвали на части. С призывом муаззина к утренней молитве собак с рынков уводили. Защитные стены вокруг рынков внутри городов служили своего рода еще одним рубежом обороны на случай прорыва врага через въездные ворота города^[695].

На рынках трудились цирюльники, «живые газеты Аравии», как о них в шутку отзывались негоцианты-европейцы. И вот почему. К каждому своему клиенту цирюльник подходил как к возможному источнику свежих новостей. Собираемые и пересказываемые им новости, переходя из уст в уста, быстро распространялись по городу. Чужеземцев, что интересно, рыночные стригуны обслуживали бесплатно. Просили лишь, чтобы чужестранец поделился с ними тем, что видел и слышал в местах, где бывал по пути в их город^[696].