Читать книгу - "Август 91-го. А был ли заговор? - Анатолий Лукьянов"

Друзья-демократы просто-напросто забыли, каменный мешок тюрьмы может высосать все жизненные соки из горстки коммунистов, но нельзя, невозможно загнать в казематы и задушить идеи социализма и братства народов, которые признает сегодня любой уважающий себя прогрессивный деятель нашей планеты!

В этом аспекте нельзя было не видеть того, что в общественном мнении по отношению к «делу ГКЧП» стали появляться новые тенденции.

В первые месяцы после августовского кризиса газеты и другие средства массовой информации, вторя официальным голосам, заявляли, что это был «путч», «военный переворот», и почти единодушно требовали «наказать преступников», поддерживая мнение о том, что нет ни малейших сомнений в необходимости наказания. Да и каким мог быть, например, тон московских проправительственных газет, если в письме на имя президента России от 24 августа 1991 года мэр Москвы Г. Попов громогласно заявил: «Сейчас, когда одержана наша общая победа, настало время всенародного суда над предателями и изменниками. Вина их очевидна. Руководство страны и ее народ должны знать все аспекты и последствия преступных деяний, совершенных самозваным ГКЧП». Из какого времени это письмо? Многие скажут — оно из 37-го года. Та же терминология, те же «предатели и изменники», та же слепая ненависть к обвиняемым без всякого следствия и суда. Разве можно было в те месяцы даже заикаться об объективности и презумпции невиновности?

Однако время шло, постепенно общественное мнение и тон прессы начали меняться. Стали слышны трезвые голоса о том, что в характере августовских событий и деле их участников надо разобраться более глубоко и взвешенно, не допустить огульных обвинений. Таких голосов было не очень много, но число их росло с каждым днем. Это был хороший знак.

К январю 1993 года после окончания следствия и ознакомления с томами уголовного дела все узники «Матросской тишины» были освобождены из-под стражи под подписку о невыезде. Никто из нас, конечно, не отказывался от своих убеждений и не брал на себя обязательство прекратить политическую деятельность.

На следующий день после освобождения я заплатил за полтора года свои партийные взносы, стал на учет в одной из организаций Компартии и 30 декабря уже выступил на собрании московской общественности, посвященном 70-летию образования СССР. Встреча была теплой. Я снова очутился среди единомышленников.

Оппозиционные настроения в обществе росли. Шла подготовка ко второму восстановительному съезду Коммунистической партии Российской Федерации. И все мы с огромным воодушевлением вновь погрузились в волны политической борьбы.

Процесс по делу ГКЧП начался 14 апреля 1993 года. Утром за несколько кварталов от здания Военной коллегии Верховного суда нас встречали многие сотни людей с красными знаменами в руках. Так с ними вместе мы и подошли к Верховному суду. Все последующие дни, когда шел судебный процесс, коммунисты и активисты «Трудовой Москвы» выставляли здесь «Красный пикет», бурно реагировали на каждое решение суда, интересовались, как идет разбирательство, как мы держимся.

Держались мы сплоченно и твердо. Все это время единственной нашей целью было сказать народу правду, показать, куда его завела политика разрушителей социалистического строя и советского многонационального государства. Это, естественно, не вызывало восторга у правящего режима. Послушные ему радио, телевидение, газеты обрушивали на нас потоки клеветы, оскорблений, брани. Дело дошло до того, что нам было поставлено в вину участие «гэкачепистов» в московской демонстрации 1 мая 1993 года, превращенной властями в кровавую бойню на площади Гагарина. Прокуратура поставила вопрос о возвращении нас в тюрьму. Однако суд здесь оказался на высоте и не дал совершиться очередному беззаконию.

В середине мая 1993 года суд принял еще одно весьма примечательное решение. Им было поддержано изложенное в моем выступлении требование подсудимых об отводе представителей обвинения, подчиненных генеральному прокурору. Как уже говорилось, руководители российской прокуратуры оказались лично заинтересованными в исходе процесса. В своей книге «Кремлевский заговор» они пытались навязать суду и обществу собственную, сугубо предвзятую обвинительную версию, называя нас «заговорщиками», «изменниками», «путчистами» и т. д. Суд признал невозможным разбирательство «дела ГКЧП» до тех пор, пока не будет обеспечена действительная самостоятельность обвинителей, и обратился к парламенту с просьбой назначить независимых прокуроров. Надо сказать, что в последующем и генеральный прокурор, и его заместитель сами оказались в опале у Б. Ельцина и были уволены со своих постов, хотя в целом это не уменьшило натиска послушных президенту обвинителей.

После принятия 23 февраля 1994 года постановления Государственной Думы «Об объявлении политической и экономической амнистии» Военная коллегия Верховного суда пришла к выводу о необходимости прекратить производство по «делу ГКЧП». Однако вышестоящая судебная инстанция отменила это решение и вернула дело на новое рассмотрение.

Прошел еще месяц, и наконец б мая 1994 года широко разрекламированный антикоммунистический процесс над «гэкачепистами» завершился. На всех подсудимых была распространена амнистия, а несогласный с этим решением генерал армии В.И. Варенников был 3 февраля 1995 года оправдан за отсутствием состава преступления.

Думаю, что историки еще не раз вернутся к материалам этого процесса, выявляя в нем те или иные оттенки и особенности. Но главный итог останется неизменным: убрать с политической арены защитников Советской Конституции и единства Союза ССР российским властям не удалось. А для тех же, кто нарушил Конституцию и развалил Союз, суд нашего народа еще впереди…

Когда я был в Индии, в бомбейском домике Махатмы Ганди, мне напомнили его афоризм, который звучит примерно так: «Каждый, кто желает заниматься большой политикой, должен какое-то время посидеть в отечественной тюрьме».

Из тюрьмы многое предстает в ином свете, глубже оцениваются прожитые годы. Лучше были видны и недостатки законодательства в целом, в частности, виднее необходимость освобождения значительной части заключенных, которое не успел провести в свое время Верховный Совет СССР.

Что касается условий содержания в тюрьме, то я прошел нелегкий жизненный путь. Долго жил в голоде, считая каждую копейку, не имея денег, чтобы купить хорошую книгу или одежду, работал по двенадцать-четырнадцать часов в день. Поэтому неизбежные тяготы тюремного заключения для меня не обернулись катастрофой.

И администрация тюрьмы, и другие заключенные относились к политическим узникам уважительно. Это старая традиция.

Да, тюрьма — это трудно, тяжело, но я не могу выкрасить ее только в черный цвет. Наоборот. Около года я сидел в камере вместе с одним предпринимателем. Он вышел по амнистии. У нас были самые добрые человеческие отношения. Хотя я знаю, он мне сам рассказывал, что его предупредили: будь осторожен, ты встретишься с таким пауком, с таким махинатором, который был чуть ли не идеологом путча, манипулировал Верховным Советом. Все это быстро развеялось. Последние полгода я провел в одиночной камере, отказываясь давать показания.