Читать книгу - "Мемуары генерала барона де Марбо - Жан-Батист-Антуан-Марселен де Марбо"

Так как он не хотел идти, я приказал одному гусару взять его за шиворот, а другому приставить к его уху пистолет. Ему пришлось подчиниться. Он провел нас очень удачно. Высокая изгородь скрывала наше движение. Мы полностью обогнули деревню и увидели на берегу небольшого пруда австрийский эскадрон, который спокойно поил лошадей. Все кавалеристы были при оружии, согласно правилам передовых постов, но их командиры пренебрегли одной очень важной предосторожностью, состоявшей в том, чтобы никогда не распрягать и не поить всех лошадей одновременно и не допускать, чтобы все взводы заходили в воду разом, а не один за другим. Уверенный в том, что французы далеко, что пост, выставленный перед деревней, надежен, неприятельский командир посчитал излишним придерживаться этих правил. Именно это его и погубило.

Как только я оказался в пятистах шагах от прудика, я отпустил нашего провожатого, убежавшего со всех ног, выхватил саблю и, приказав своим товарищам не кричать до начала схватки, устремился галопом на вражеских гусар, которые заметили нас только в ту минуту, когда мы уже появились на самом берегу пруда. Его берега со всех сторон были слишком крутыми, чтобы лошади могли взобраться на них. Было только одно пологое место у самого водопоя. Правда, оно было достаточно широким. Именно в этом месте собралось около ста кавалеристов, поводья сняты, карабины повешены. Все они пребывали в состоянии полного покоя, некоторые даже пели. Можете судить об их удивлении. Сначала мы сделали залп из наших карабинов, убив некоторых, ранив других и положив немало их лошадей. Паника была полной. Тем не менее их капитан собрал вокруг себя тех, кто находился ближе к берегу, и открыл по нас довольно плотный огонь, ранив двоих из моих людей. Затем противник бросился на нас. Но Пертеле одним ударом сабли сразу сразил их капитана, и его солдаты вновь были оттеснены к воде. Многие из них стремились убежать от огня и перебраться на другой берег, другие растерялись, большое число людей и лошадей утонуло, а те из австрийских кавалеристов, которые достигли противоположного берега, не могли заставить своих лошадей взобраться на гору и, бросив их, стали цепляться за ветви прибрежных деревьев, пытаясь спастись бегством. Двенадцать человек охраны прибежали на шум. Мы встретили их саблями, и они быстро обратились в бегство.

Однако около тридцати врагов оставались еще в пруду. Они побоялись вести лошадей в глубину и, видя, что единственный выход из воды ведет в сторону, занятую нами, стали кричать нам, что готовы сдаться. Я согласился на сдачу. По мере того как они выходили на берег, я приказывал им бросить оружие. Большинство из этих людей, так же как и их лошади, были ранены. Но так как мне хотелось увести с собой трофеи нашей победы, я приказал отобрать из них семнадцать кавалеристов и столько же лошадей, находящихся в хорошем состоянии. Они расположились в середине нашего отряда. Остальных мы оставили и устремились галопом в сторону нашего лагеря.

Я поступил правильно, приказав немедленно уходить, так как справедливо предполагал, что беглецы уже предупредили соседние отряды, которые и так были подняты по тревоге шумом перестрелки и полчаса спустя более полутора тысяч кавалеристов будут уже на берегу маленького пруда. За ними последуют несколько тысяч пехотинцев… Но к этому времени мы были уже далеко: примерно в 2 лье от того места. Наши раненые сумели выдержать быструю езду. Мы остановились ненадолго на вершине холма, чтобы их перевязать. И мы немало посмеялись, глядя сверху на то, как многочисленные вражеские колонны устремились за нами в погоню. Мы были уверены, что они не смогут нас догнать, потому что, боясь попасть в засаду, будут продвигаться вперед очень медленно, почти на ощупь. А мы находились теперь вне опасности.

Я дал Пертеле двух гусар из лучших наездников и приказал отправляться галопом, чтобы предупредить генерала Сера о результатах нашей миссии. Затем, построив по всем правилам отряд, поместив пленников, как всегда, в центр, я приказал неспешно отправляться в дорогу в сторону нашей вчерашней стоянки.

Невозможно описать радость моих товарищей и поздравления, с которыми они ко мне обращались во время нашего пути: «Ты правда достоин служить среди гусар Бершени, в первом полку мира!»

Но что же происходило во время нашей экспедиции в Сан-Джакомо? После нескольких часов ожидания генерал Сера в нетерпении получить известие заметил с высоты горы легкий дымок на горизонте. Его адъютант прижимает ухо к барабану, положенному на землю, и этим испытанным военным средством прислушивается к далекому шуму перестрелки. У обеспокоенного генерала Сера не остается сомнений, что отряд кавалеристов схватился с врагом.

Он взял полк пехоты^[26] и решил направиться в сторону постоялого двора. Прибыв туда, он увидел привязанную у сарая гусарскую лошадь. Это была лошадь унтер-офицера Канона. Появился хозяин гостиницы, и генерал узнал, что гусарский унтер-офицер не покидал постоялого двора и уже несколько часов находился в столовой.

Генерал направляется туда, и что же он видит? В углу около огня дремлет г-н Канон, а перед ним стоит огромная тарелка с окороком, две пустые бутылки из-под вина и чашка кофе. Бедного унтер-офицера будят, он, конечно, хочет извиниться, ссылаясь на свое внезапное нездоровье. Однако остатки сытного обеда, который он только что закончил, не позволяют поверить в его болезнь. Генерал Сера делает ему строжайший выговор. Его гнев увеличивается при мысли, что отряд из пятидесяти кавалеристов, порученный простому солдату, возможно, уже разгромлен врагом.

Но в этот момент появляется Пертеле с двумя гусарами и объявляет о нашем триумфе и о скором прибытии всех семнадцати пленных. Несмотря на этот счастливый конец, генерал Сера продолжает упрекать унтер-офицера Канона, но Пертеле обращается к нему и со своей грубой прямотой говорит: «Не ругайте его, мой генерал. Если бы этот трус нами руководил, никогда наша экспедиция не имела бы успеха!» Подобная попытка сгладить ситуацию только усложнила положение несчастного г-на Канона. Генерал приказал немедленно его арестовать.

В этот момент появляюсь я. Генерал Сера лишает несчастного Канона звания и приказывает ему спороть унтер-офицерские нашивки в присутствии целого пехотного полка и пятидесяти гусар. Затем он направляется ко мне и говорит: «Вы прекрасно выполнили это задание, которое обычно поручают только офицерам. Я очень сожалею, что власть дивизионного генерала не позволяет мне дать вам звание младшего лейтенанта. Только главнокомандующий имеет на это право, и я попрошу у него это звание для вас, но пока я вас называю унтер-офицером». И он приказывает своему адъютанту объявить об этом всему отряду.

Для того чтобы выполнить эту формальность, адъютант должен был спросить у меня мое имя, и только в этот момент генерал Сера узнал, что я сын его товарища генерала Марбо. Все это происшествие мне было чрезвычайно приятно, поскольку оно должно было доказать моему отцу, что он был не причастен к моему первому продвижению по службе.