Читать книгу - "Юрий Гагарин - Лев Данилкин"

«Юра очень любил цветы… поливал цветы и вытирал пыль с горшков. Рассказывал, что у них дома в Гжатске всегда было много цветов» (4). «Был очень способным парнем. Учился исключительно на пятерки, а на экзаменах всегда помогал более слабым товарищам» (4), инициировал культпоходы в зоопарк («На волков и лис обратили особое внимание» (4)), в Горки Ленинские, в парк Сокольники на встречу с турецким поэтом Назымом Хикметом, Пушкинский музей, театры; Тимофей Андреевич неисчерпаемый кладезь сведений.

Были ли у него какие-то способности, о которых никто не знает? Может быть, он показывал фокусы, курил сигары, умел шевелить ушами? Нет, не курил; а что же? всё то же: фотографировал и играл в духовом оркестре. «Другой раз такую шуточку сотворит с этой трубой!» Многообещающая пауза. «Как начнет реветь — все смеются и закрывают уши от его дудения».

Какое-то юношеское прозвище? (В одном из воспоминаний приведено подозрительное свидетельство о том, что «в шутку прозвали друзья Юрия „Гусь-гагара“» — подозрительное потому, что фамилия мемуариста — тоже Гусев(9).) «Да нет. Для девочек он был „Юрочка“ — настолько он привлекательный был, настолько добрый, никогда никого не обидит; улыбка, сам весь как мяч-попрыгун. У него очень память хорошая была, все схватывал на лету. Знал наизусть много стихотворений. В литейной группе ни одной девочки не было, но в других были — мы вечера проводили, танцы, кружки всякие» (1).

Гагарин в люберецком лицее — определяющий пространство элемент внутреннего убранства; цветные панно, бюсты, еще панно — что объяснимо: вам не нужно нанимать дополнительных вербовщиков, когда у вас есть выпускник, по которому ясно, что, если вы хотите попасть на обложку журнала «Тайм», вам вовсе не обязательно проводить юность в местах вроде Итона. Кстати, именно в Люберцах — а вовсе не в Саратове, как считается, — фамилия Гагарина впервые попала в газеты. Гагарину доведется оказываться много на каких обложках, о нем будут писать на первых полосах «Нью-Йорк таймс», «Дейли телеграф» и «Фигаро» — но первой им заинтересовалась «Заводская правда», многотиражка завода имени Ухтомского. 6 июня 1951 года здесь опубликована заметка М. Гурьевой «Экзамены в заводской школе рабочей молодежи». Она выполнена в лаконичной манере, напоминающей твиттер-послания президента Медведева. «В 7-м классе сдают экзамены 32 учащихся. Все они хорошо написали изложение и выполнили письменную работу по алгебре. Первыми до установленного времени сдали работы по алгебре Гагарин, Чугунов, Черножуков, Золотов, Напольская и другие. По этим предметам и по геометрии они получили „пятерки“».

Среди прочих меморабилий^[13] в музее демонстрируется реальная парта, за которой сидел Гагарин. Деревянная конструкция выглядит убедительно; было бы здорово, если бы на ней оказалось еще вырезано что-нибудь, что позволило бы получить ответы на вопросы, которые роятся в голове у любого биографа: секс, конфликты, происхождение капитала — что там происходило в голове пятнадцатилетнего Гагарина, угодившего в чужую, наверняка враждебную, небезопасную среду? Но нет, приходится зачехлить лупу не солоно хлебавши.

Как он вообще смог выжить в этом криминальном аду, на окраине послевоенного мегаполиса? Да нет же; Чугунов, учившийся с Гагариным и в люберецком ремесленном, и в саратовском индустриальном, утверждает, что в Люберцах было даже «поспокойнее» — и вообще склонен описывать училище как своего рода тихую гавань. Хорошие преподаватели, забота государства («были на полном государственном обеспечении: нас учили бесплатно, одели в красивую форму молодого рабочего, предоставили места в общежитии, в столовой вкусно кормили три раза в день, а нам, литейщикам, дополнительно выдавали ежедневно 15–20 граммов сливочного масла и по стакану молока» (4)). Общежитие было одноэтажным, барачного типа, домом, где квартировали и учащиеся, и преподаватели. В комнатах жили по 15–16 человек; кровати обычные, пружинные, не двухъярусные; матрацы набиты морской травой; стол, табуретки, тумбочки. Это откровенничает Т. А. Чугунов; Л. Обухова, с чьих-то еще слов, сообщает и другие подробности: комната здесь часто шла на комнату, а группы «превращались в ватаги» (2). «И в первый же год было у них генеральное сражение с парнями по второму году обучения. Второгодники хотели главенствовать и добивались этого методами откровенного насилия: они становились цепью в узком проходе и ловкими движениями срывали пояса у новичков. Пояса были на защелке под крупной металлической бляхой; раздавался быстрый лязгающий звук — и противник оказывался распояской, в виде, абсолютно унизительном для мужского достоинства!» (2). И вообще, «случалось всякое, особенно в первый год. Даже скоропалительная „забастовка“ из-за невыданных спецовок. Заупрямившиеся ребята решили не выходить из спальни и для этого… залезли под кровати» (2).

«Всем учащимся выдали шинели, девушкам коричневые платья из полушерсти. Обедать ходили группами в столовую соседнего весового завода. После голодных лет войны каша с маслом, мясные щи казались <…> царской едой» (6). Да, все это несколько напоминает антураж викторианского работного дома из «Джейн Эйр», но, с другой стороны, то был мир, где дефицит товаров первой необходимости компенсировался государственной поддержкой, а суровость условий и ранний отрыв от родительской заботы — коллективизмом: если ты детдомовский сирота — а таких в их группе было двое — то все демонстрировали тебе сочувствие и старались как-то тебя обогреть; когда кто-то ездил к родственникам и привозил продукты — сирот кормили в первую очередь (1); если ты заболевал малярией и денег на лекарства не было, то можно было рассчитывать на то, что приятели укроют тебя всеми своими матрацами, а сами пока будут спать на голых досках (7).

Сам Чугунов, правда, говорит, что, возможно, необъективен: всё ведь относительно, смотря с чем сравнивать. Для него — после войны, когда немцы пытались угнать его с матерью в Германию, — да, люберецкое училище казалось очень и очень спокойным местом. Надо полагать, для Гагарина — подростка, все имущество которого было кепка, китель со значком за спортивные отличия, часы-луковица и подержанный фотоаппарат «Любитель», — тоже.

У Обуховой есть история о том, как однажды, получив на руки заработанные деньги, молодые литейщики отправились на Перовский рынок «покупать чемоданы». Чемоданы? «Нам ведь выдавали обмундирование, и хотелось держать его в порядке. Рынок был огромный, шумный, мы в нем чуть не потерялись, но чемоданы купили: большие, неуклюжие, фанерные. Изнутри оклеили их картинками — и остались очень довольны» (2).

Что это за чемоданы с Перовского рынка? Оказывается — Тимофей Андреевич оживляется — у этого случая была предыстория. «Родители нашего одногруппника Миши Седова купили ему там костюм — который им упаковали. Уже в Люберцах, когда развернули, выяснилось, что костюм подменили ворохом тряпок. Юра Гагарин и мы возмутились — и поехали на рынок искать обманщиков. Никого не нашли — но зато сами сделали некоторые приобретения». Чугунов — военный китель, Гагарин — фанерный чемодан. Какими именно картинками имел обыкновение обклеивать Гагарин свою мебель с внутренней стороны, Чугунов не помнит.

Что касается преступности — опасно ли было перемещаться по улицам с модным чемоданом? — то Чугунову вспоминается, скорее, как они ходили на дежурства вместе с милицией, которая использовала подростков из ремесленного в качестве кого-то вроде юных дружинников; «ходили с удовольствием».