Читать книгу - "Ленин и Инесса Арманд. Любовь и революция - Лилия Гусейнова"

Началась долгая волокита с бумагами, разрешающим наш брак: без этого мне с матерью никак нельзя было жить вместе с Володей, и время поджимало. Запутанная система мешала нам как могла. Разрешения на свадьбу не давали без вида на жительство, который, в свою очередь, невозможно было получить без брака… Заколдованный круг…

Мы отправляли в Минусинск и Красноярск множество жалоб на произвол властей, которые не давали нам разрешений. И вот, наконец, к лету 1898 года мне разрешили стать его женой. Венчание происходило в Петропавловской церкви, на невесте были белая блузка и черная юбка, на женихе – обычный, весьма потертый коричневый костюм. Эх… следующий свой костюм мы сможем пошить Владимиру только в Европе…

10 июля 1898 года состоялась наша скромная свадьба, на которой свидетелями были простые крестьяне из Шушенского. Красиво-то как там было в этой церкви! Я чувствовала, несмотря ни на что торжественность этого прекрасного момента. Революция, ссылка, но в душе каждая женщина-то все равно девочка! И каждой хочется запомнить этот главный в жизни момент. И я помню все и до сих пор. Иногда мне кажется, это было вчера…

Ильич пригласил на нашу свадьбу Кржижановского, Старкова и многих друзей из ссыльных. На свадьбе веселились и пели так громко, что хозяева избы, где мы жили, заходили просить быть тише и сдержаннее… Но как же нам хотелось тогда веселья в этой далекой стороне, где было холодно и совсем все по-другому, не так, как в больших городах.

Зажили мы, действительно, по-семейному.

Мужем Володя оказался очень заботливым. В первые же послесвадебные дни нанял для меня молодую тринадцатилетнюю девочку-помощницу: управляться с русской печью и ухватом я, горожанка, понятное дело, не умела. А кулинарные мои способности как молодой супруги у всех только отбивали аппетит. Поэтому помощь мамы и девочки-помощницы была как нельзя кстати. Помню, как мы с мамой воевали с русской печкой. Вначале случалось, что я опрокидывала ухватом суп с клецками, которые рассыпались по исподу. И тут как раз появилась эта помощница, тринадцатилетняя Паша, худущая, с острыми локтями, живо прибравшая к рукам все хозяйство.

Обед и ужин был простоват – одну неделю для Владимира Ильича убивали барана, которым кормили его изо дня в день, пока не съест; покупали на неделю мяса, работница во дворе в корыте, где корм скоту заготовляли, рубила купленное мясо на котлеты для Владимира Ильича, тоже на целую неделю. Но молока и шанег было вдоволь. Нам нравилось вместе все: бывало, Ильич за конторкой сидит, а я за столом, и оба работаем и кажется даже сил больше вдвоем, чем поодиночке. Отдыхали тоже неразлучно. То в лес пойдем и часами гуляем, то на бережку Шуши сидим, друг другу идеи революционные рассказываем, а можем и далеко к Енисею уйти и просто молчать и все равно хорошо нам. Потому что знаем, что и молчим мы об одном и том же. Хоть и трудно в ссылке, но молодоженам хорошо везде, ибо молодыми мы были и влюбленными. Хотя меня по тем-то временам считали уже не молодой – почти тридцать лет для незамужней девушки – это плохо очень. Под венец-то шли с шестнадцати – семнадцати лет.

Но мне тогда было на это наплевать – все опять эти предрассудки общественные.

Кстати, в отличие от прошлой своей ссылки, эта, можно сказать, для Ильича пошла впрок. Поздоровел и посвежел он здесь. Я писала Марии Ульяновой:

«…исполняю свое обещание – написать, как выглядит Володя. По-моему, он ужасно поздоровел, и вид у него – блестящий, сравнительно с тем, какой был в Питере. Ну да, кормят нас хорошо, молоком поят вволю, и все мы тут процветаем. Я все еще не привыкла к теперешнему здоровому виду Володи».

Сам Ильич тоже писал матери:

«Про меня Елизавета Васильевна (моя мама) сказала: «Эк Вас разнесло!» – отзыв, как видишь, такой, что лучше и не надо!».

В селе Шушенском, где мы были в ссылке, нашим начальником был «заседатель», местный богатый крестьянин; он должен был смотреть, как бы мы не убежали оттуда, и т. п. Так как бежать мы явно не собирались, никаких восстаний не устраивали, то он смотрел на нас спокойно: мы могли ездить куда хотели, к нам мог приезжать, кто хотел, он продавал нам телятину и т. д. Вот помню тоже нашу жизнь, как писала я тогда своим близким, чтобы не волновались лишний раз: «едим отлично, настаиваем наливку на малине, солим огурцы – все как следует быть, как в России. Покупали как-то арбузы… Володя собирается денька на два съездить в тайгу, посмотреть, что за тайга такая, пособирать ягод, шишек, поохотится за таежными рябчиками. Да даже зимой волноваться не приходилось. У нас в каждой комнате – печь, очень холодно-то не будет. Даже развлечения были и на Новый год, и так просто – каток. Володя катается отлично… Оскар катается плохо и очень неосторожно, так что падает без конца, я вовсе кататься не умею; для меня соорудили кресло, около которого я и стараюсь…».

Новый год справляли в Минусе. Отлично встряхнулись надолго. Над нашим здоровым деревенским видом все охали и ахали, а некоторые даже заявили, что я гораздо толще стала.

Мы решили лихо отпраздновать и Масленицу и пригласили к себе всех горожан (6 человек). Время проводили самым праздничным образом, и 5 дней прошли совсем незаметно. Помню, как вечером мы с Ильичем как-то никак не могли заснуть, мечтали о мощных рабочих демонстрациях, в которых мы когда-нибудь примем участие…

Хорошее было времечко… А сейчас мне остались только эти воспоминания. Ильич все больше увлекается Инессой. Он постоянно очаровывается людьми – мужчинами, женщинами… Но к мужчинам я, понятное дело, его не ревную, с ними его связывают только общие идеи да разговоры. А вот с женщинами… Все же среди революционерок есть весьма недурственные кадры. Его никогда не интересовали просто красивые женщины. Володя любит, когда женщина умна, а если она еще и хороша при этом, то он обязательно обратит на такую внимание.

Инесса – умна и красива. Но мне кажется, она все же поверхностна в своей любви к революции. Уж слишком пламенны ее речи… Но она вполне образована и начитана, чтобы по всякому вопросу иметь свое мнение и отстаивать свою точку зрения. И есть в ней то, что оценит по достоинству любой мужчина, – взгляд. Ох уж этот взгляд, когда она смотрит на мужчин так, словно видит божество. Она именно так смотрит сейчас на Ильича: он для нее – идол! А это любого мужчину в восторг приведет. Каждое слово его ловит и смотрит, смотрит на него, приравнивая его к высшей силе!

Конечно, это не может не нравиться. Когда она только появилась, я думала, что Инесса быстро разочаруется в политике и в партии, но нет!.. Ее энергия настолько заразительна, и то, как она преподносит дело большевиков, заставляет новых людей присоединяться к нам. И если не считать того, что у нас образовался любовный треугольник, а со стороны кажется именно так, то все было бы очень хорошо. Инесса умеет быть внимательной и обходительной. Она и в хозяйстве мне помогала, и с работой Володе. Но она претендовала на его сердце, и мне хотелось, чтобы она исчезла из нашей с ним жизни. Я много перевидала женщин, которые приходили и уходили из-за своего поверхностного отношения к делу партии. Они быстро разочаровывали Ленина. Но Инесса и правда была другой…