Читать книгу - "Правда о допетровской Руси. «Золотой век» Русского государства - Андрей Буровский"

Если же взять территории, на которых постоянно живут и занимаются земледелием русские люди, то есть историческую Россию, то всего лишь половину России занимала Московия.

В 1613 году Михаила Романова возвели на престол «Московского царства русского государства». Все понимали, что Московское царство — только часть Руси. Московия Романовых возникла в 1613 году. Она политически очень отличается от Московии Рюриковичей, которая прервалась еще в конце XVI века, после смерти последнего царя Рюриковича, сына Ивана Грозного, Федора Ивановича.

Петр пришел к власти в Московии, будучи четвертым царем из династии Романовых. Большую часть даже прочно заселенной русскими части Московии составляли земли, недавно присоединенные, еще малообжитые и отдаленные от центра страны: Заволжье и Приуралье, Астрахань и Башкирия. Это страна с суровым климатом, бедными почвами и потому редким населением. Даже «исконные русские» земли в междуречье Волги и Оки гораздо более холодные и менее населенные, чем земли Западной Руси — современных Белоруссии и Украины.

То, что мы сегодня привыкли считать неотъемлемой частью Руси — теплые степные районы Южной России — в то время вовсе не является Русью. Русь очень хотела бы эти земли заселить — они теплые, урожайные, очень привлекательные для коренных земледельцев. Но вся степная зона Европы, от Кавказа до венгерской Пушты и от побережья Черного моря до пояса широколиственных лесов — спорная зона. Мусульманский мир и не в силах, и не особенно хочет осваивать эти богатейшие земли, но он в состоянии поддерживать бесчисленные кочевые племена во вражде к христианскому миру, особенно к Руси, к Речи Посполитой и к Австрийской империи.

Расширяясь, Османская империя завоевала весь Балканский полуостров — земли греков, фракийцев-албанцев, славян. Пыталась захватить и земли венгров, воевать с Восточной империей — Österreich — Австрией, владениями Габсбургов, с Речью Посполитой. Крымское ханство стало вассалом Турецкой империи, Казанское ханство и Ногайская орда приняли ислам, и вся окраина христианского мира превратилась в поле охоты на рабов.

Жить даже в сильных городах типа того же Белгорода было опасно: никто ведь не знает, когда и какому хану понадобится устроить особенно большой набег. В ходе крупного набега татары брали и сжигали не только деревни и отдельные заимки, но и крепости, и города. Случалось, не удавалось отсидеться и в Белгороде. А уж переселиться в степь, распахать там клин земли (чернозем — полтора аршина, урожай — сам-двенадцать) означало играть со смертью.

В результате вся степная зона — это не Московия и вообще не Русь. Самые южные форпосты Руси — это Воронеж, город-крепость на реке, северный берег которой покрыт дубравами, а южный — степной. Это Белгород, ставший в 1596 году центром Белгородской черты — системы укреплений, поставленной против крымских татар. Это Тамбов, построенный как крепость в 1635 году. За ними лежат практически ненаселенные, пустые земли.

А вот современные Украина и Белоруссия — это Русь! Об этом я писал в своей другой книге, «Русская Атлантида», и не буду рассказывать подробно, но тогда только начали формироваться нынешние народы — украинцы и белорусы. Жители Западной Руси называли себя русинами, русскими, и православные братства во Львове, Гродно и Вильно становились добровольной агентурой православной же Московии.

Московия, в которой развернулись описанные в этой книге события, — это часть исторической Руси. Но чтобы правильно понимать эти события, надо всегда помнить, как отличалась география XVII века от современной.

ПРОСТРАНСТВА ОГРОМНОЙ СТРАНЫ

Московия XVII века объективно гораздо меньше страны, которую мы сегодня привыкли называть Россией. Даже Орел, Серпухов и Новгород, сердце страны, — это ее дальняя периферия, а не «самый центр», как сегодня.

Но субъективно эта страна больше, чем сегодня! Россия, конечно, не стала меньше за 300–400 лет… Но ведь там, где сегодня проложены железные и шоссейные дороги, в XVII веке тянулись разбитые проселки — примерно такие же, как в наше время тянутся по всем сельским районам, соединяют деревеньки или теряются в полях.

Все это — дороги без покрытия, и все они зависят от погоды так же точно, как в наши дни — такой проселок.

Мы сегодня едем из Москвы в Калугу четыре часа на электричке. А в XVIII веке ехали четыре дня на лошадях, и ехали медленно, потому что дорога мало напоминала автостраду.

Римляне строили дороги, отсыпанные гравием, выложенные булыжником. Строили так хорошо, что их дороги пережили разруху Средневековья, и их использовали еще в XV, XVI или том же XVII веках. Чинили, покрывали асфальтом, а главное — с XV века в Европе начали строить новые дороги с покрытием, уже не имевшие никакого отношения к римским.

Впрочем, таких дорог и в Европе в XVII веке очень, очень мало: дай бог, одна миля на сотню. Остальные дороги во всей Европе ничем не отличаются от российских и полностью зависят от погоды. В сухое время проехать от Парижа до Марселя можно за две недели, а вот между сезонами тот же путь проделать можно было разве что за два месяца. В теплой Франции, испытывающей сильнейшее воздействие океана, «де ми сезон», «между сезонами», имеет множество значений. Это и погода, и тип одежды («демисезонное пальто»), и образ жизни в периоды, когда и не холодно, и не особенно тепло. В недавнем историческом прошлом это были еще и периоды, когда лучше не трогаться с места.

Так что в Европе дороги еще хуже, чем в Московии, уже потому, что во Франции, даже в Германии нет зимников. Накатанный снег надежнее земли, несколько месяцев в году по Московии неплохо ездить в санях. Чем севернее, тем дольше удается это делать.

Но Францию спасают ее размеры — все-таки в сравнении с Московией это небольшая страна. А по Московии так и ездят — два месяца из Москвы до южных пределов государства. Два месяца — до северных пределов… вернее, даже не до пределов, а до тех мест, где вообще исчезают хоть какие-то дороги. Скажем, от Пустозерска уже проехать никуда нельзя — ни на восток, ни на запад, ни на север: туда нет дорог — вообще никаких, совершенно.

Есть вьючные тропы, по которым можно идти и вести лошадь в поводу; или ехать верхом, прикрепив к седлу верховой лошади привязь идущей сзади вьючной.

А на восток от Урала открывается вообще ледяная беспредельность — до Томска, Омска едут год. ГОД! До Иркутска из Москвы едут два года — трясутся в телеге, вышагивают рядом с возком, пережидают разливы рек, сильные морозы и дожди. Воевода, назначенный в Якутск в 1630 году, добирался от Москвы до Якутска три года и приехал на место назначения только в 1633 году.

Здесь, впрочем, вопрос не только о пространстве, но и о времени — не только о пространствах страны, но о том темпе, в котором она живет. Никто никуда не торопится, не спешит… да и зачем спешить, если и так все ясно — и потом, в будущем, будет только то, что есть сейчас, а сейчас есть только то, что уже было. Люди будут другие, но как повторяется годовой цикл, так повторятся и стадии их жизни — детство, отрочество, юношество, зрелость, старость… И так же неизменно повторятся условия их жизни, такие же, как при Иване Грозном, как при Александре Невском, как при Ярославе Мудром…