Читать книгу - "Северная Русь: история сурового края ХIII-ХVII вв. - Марина Черкасова"

Далее ниже по течению Сухоны можно указать на погост Усть-Тошьма и предположительно связать его с устьем реки Толшмы, её заметного правого притока, по которому волна колонистов-поселенцев двигалась из Костромского Поволжья. Либо это Старая Тотьма, предшественница современного города Тотьмы. Волоки между Монзой и Лежей (впадающей в Сухону), а также между реками Монзой, Лежей и Обнорой (впадающей в р. Кострому) в литературе изучены слабее, тогда как местными археологами и краеведами новейшего времени подробно описаны (работы А. В. Белова, И. Ф. Никитинского, Д. А. Пшеницына). Они обратили внимание не только на топонимику данного края в писцовой книге 1624 г. (починок Переволока, приход Заволочьевский к церкви Василия Великого, пристань Ноземские Исады у впадения Лежи в Сухону), но и агиографический памятник – житие Ферапонта Монзенского, основавшего в конце XVI в. небольшой Благовещенский монастырь у впадения р. Монзы в Кострому. При Иване Грозном был прорыт канал между Монзой и Лежей длиной 6 км, а общая протяженность Монзенско-Лежского пути с Волги на Сухону составила 325 вёрст – значительно меньше, чем Волжско-Шекснинского пути (691 верста). Письменное указание на функционирование волока между Галицким и Вологодским уездами (реками Монзой и Лежей) имеется в сотной на вотчину вологодского архиепископа 1624 г.: «…от Каменново болота на судовую переволоку, что переволачивали суды сухим путём из речки Мензы в реку Лежу».

Ниже по течению Сухоны при слиянии её с р. Юг крупнейшим центром славянской колонизации стали города Гледен и Устюг. Первый упомянут в летописи в 1178 г. (при кн. Всеволоде Большое Гнездо), второй – в 1212 г. (его сыне кн. Константине Всеволодовиче). В 1980-х гг. Онежско-Сухонской экспедицией академического Института археологии под руководством Н. А. Макарова было обследовано до двух десятков сельских поселений по Малой Северной Двине и Югу. Они располагались на излучинах рек, иногда вблизи мелких рек и ручьёв. Характерная для них древнерусская круговая керамика и бытовые предметы могут быть датированы XII–XIII вв. и маркируют область первоначальной славянской колонизации на данной территории. Наиболее раннему поселению на Гледенской горе соответствует археологический памятник Морозовица-III. Поселение располагалось на краю высокого коренного берега Сухоны и практически уже не существует, будучи снесённым паводками рек Юг и Сухона. Видевший остатки его в 1771 г. академик и путешественник И. И. Лепёхин ориентировочно определял протяжённость сохранившихся валов в 175 саженей, то есть 378 м. В настоящее время в пределах Устюжской округи выявлено более 20 селищ древнерусского времени, основанных в XII–XIII вв. выходцами из центральных районов Руси, но гораздо больше их было смыто разливами своенравной Сухоны. Несомненно, Устюг находился в центре плотно заселённой округи, заметно отличавшейся в этом отношении от сопредельных территорий.

По разделу Северо-Восточной Руси между сыновьями кн. Всеволода Большое Гнездо в 1212 г. Устюг вместе с Ростовом, Ярославлем и Угличем достался старшему его сыну, кн. Константину Всеволодовичу, который в том же году «детинец и церкви устроив в нем». К 1218 г. относится известие о взятии волжско-камскими болгарами Устюга. Весьма показательно упоминание Устюга в литературном памятнике XIII в. «Слово о погибели Русской земли». В нём Устюг маркирует северную границу Древней Руси: «от немец до корелы, от корелы до Устюга, где тамо бяху тоймици погани и за Дышащим морем, от моря до болгар…» Фигурирует Устюг как северный край Руси и в «Списке русских городов ближних и дальних» конца XIV в.

Завершая краткий обзор истории Северной Руси в древнерусский период, скажем коротко о процессе христианизации здесь. Многое в этом плане дают недавно открытые в Белозерье и на Волоке Славенском могильники – Кемский, Нефедьевский, Мининский. Археологами установлен постепенный переход от языческого обряда погребений (кремация с большим количеством украшений и бытовых вещей) к обряду, более соответствующему христианским канонам: ингумации с гораздо меньшим количеством вещей либо вовсе безынвентарной, в грунтовых ямах, с западной ориентировкой. В центральной части Белозерской земли переход этот датируется первой половиной XII в., а на восточной окраине Белозерья, Волоке Славенском, – рубежом XII–XIII в.

Как показывает эволюция погребальной обрядности, переход от язычества к христианству на севере не был одномоментным, погребальные обычаи обширного края формировались в результате скрещивания финских и славянских традиций. Обилие находимых в культурных слоях тельных крестиков свидетельствует о поступательном процессе крещения местного населения. Ранними образцами христианской рукописной книги стали знаменитый Шенкурский Пролог, написанный в 1227 г. новгородским дьячком Давидом в храм «Спаса за Волок в Шенкурье» и Париминийник 1271 г. для церкви Бориса и Глеба в Матигорах в нижнем Подвинье, также новгородского происхождения.

Рассадниками христианства становятся также первые северные монастыри, тесно связанные с городами – Троицкий Усть-Шехонский на Белоозере, Троице-Кайсаров в Вологде, Троице-Гледенский и Михайло-Архангельский в Устюге. Возможно, не случайны эти Троицкие (Господские) храмоименования древнейших монастырей Белоозера, Вологды и Устюга. Не указывает ли это на оказываемую им поддержку со стороны кн. Глеба Васильковича, про которого в «Сказании о Троицком Усть-Шехонском монастыре» говорится, что князь Глеб начал «княжити на Белоозере и на Вологде, и на Устюге Великом». Автор «Сказания» к этому добавляет, что благоверный кн. Глеб и сын его кн. Михаил «стяжаста велию веру к Живоначальной Троице».

Распространение христианства, несомненно, способствовало укреплению института моногамии (единобрачия). На севере была открыта серия парных (мужчина/женщина) захоронений – как разновременных (в Нефедьевском могильнике), так и синхронных (в Мининском могильнике). Можно согласиться с их интерпретацией Н. А. Макаровым как символизирующих значимость брачных союзов и семейных отношений. Это яркий феномен средневековой культуры на севере, существенный для характеристики семейно-родственных связей, психологического уклада и религиозного сознания. Малая семья воспринималась как важнейший общественный институт, и был он отнюдь не только социальной ячейкой, но ещё зиждился на глубокой личной привязанности. В предлагаемой ниже работе проблемы семьи и брака на более широкой документальной основе применительно к XVI–XVII вв. будут рассмотрены в специальном очерке.