Читать книгу - "Колосс поверженный. Красная Армия в 1941 году - Дэвид Гланц"

Последовавшая затем беспрецедентно жестокая война будет продолжаться еще четыре кровавых года. Эта война на Восточном фронте была «войной культур», настоящей схваткой на уничтожение, которая бросила всю отмобилизованную мощь советского государства против всей немецкой нации. Людские потери с обеих сторон просто ужасают. Общие советские военные потери исчислялись десятками миллионов, включая по меньшей мере 29 миллионов солдат, а потери среди гражданского населения более чем соперничают с этой страшной цифрой[1]. В Прибалтике, Белоруссии, на Украине, Кавказе и огромных районах собственно России наступила полнейшая экономическая разруха после того, как армии прошли по этим землям сначала в одну, а потом в другую сторону, учинив разорение, какого Европа не знала со времен бича Тридцатилетней войны в XVII веке.

Обжигающее действие войны опалило душу каждой семьи в Советском Союзе. Мужья, отцы, братья и сыновья в беспрецедентном числе гибли на полях сражений. В отличие от более цивилизованных конфликтов, матери, жены и дочери также почувствовали на себе жестокость войны и погибали наряду со своими мужчинами в ходе бойни, ужасы которой не знали границ. Этот конфликт оставил шрамы на русской душе, которые перейдут и на следующее поколение, персонифицированные часто повторяемым лозунгом «Никто не забыт и ничто не забыто».

Подобно своим предшественникам, советским гражданам, русские еще долго не смогут забыть об этой борьбе, по-прежнему известной им как Великая Отечественная война. Однако, в отличие от своих предшественников, они могут теперь с куда большей прямотой спросить: «Почему разразилась война?» и «Почему были столь тяжелыми первоначальные поражения?»

И в отличие от своих предшественников, они могут теперь получить правдивый ответ. Пятьдесят лет советская пропагандистская машина изображала Германию как злобную, хищную и эффективную в военном плане державу, безжалостность и вероломство которой обусловили первоначальную победу над Советским Союзом в ходе «Операции „Барбаросса“» Одновременно советская пропаганда подчеркивала пристальное внимание, уделяемое партией и правительством подготовке к обороне страны — признавая некоторые недостатки накануне и в начальный период войны, но настаивая, что прогрессивная политика государственного руководства позволила в конечном итоге мобилизовать всю мощь страны и добиться конечной (и неизбежной) победы. Более того, она неизменно изображала эту победу как триумф социализма над агрессивным капитализмом (фашизмом).

Более полные ответы на эти два критических вопроса все-таки существовали под спудом удушающей советской системы, но пребывали в спячке. Сотни тысяч переживших и перенесших войну ветеранов знали больше граждан, знакомых лишь с пропагандистской картиной, но благоразумно держали язык за зубами, также как и многие старшие офицеры, дожившие до времени написания мемуаров. Хотя иной раз правда и просачивалась на страницы книг и воспоминаний, но в общем и целом над всем преобладала цензура.

Происходящие внутри системы политические перемены часто тоже вызывали вспышки исторической откровенности. Эксперимент по части гласности Н.С. Хрущева в начале 60-х годов выпустил на волю обильные дозы правды. В начале 80-х Горбачев вновь воскресил хрущевскую программу гласности в тщетной попытке реформировать разлагающуюся советскую систему, пока не наступил коллапс. Однако Горбачеву в конечном итоге все же не удалось предотвратить коллапс, и история настигла и уничтожила советское государство.

Историческая правда, столь долго пребывавшая заложницей советского режима, частично вырвалась на волю. Историки теперь могут дать русским ответы на вопросы, связанные с событиями 1941 года, которые столь долго мучили коллективную душу. Однако есть некая ирония в том, что когда двери архивов постепенно отворяются, открывая еще большую правду, русские и другие нации, столь сильно пострадавшие во время войны, попали под град новых теорий, которые оказывают еще более вредоносное воздействие, чем теории, избиравшиеся и предлагавшиеся советской системой. К прежним апологетическим писаниям добавились новые теории о начале войны, впрямую возлагающие ответственность за войну на Сталина и Советский Союз.

Эти новые теории в категорической форме обвиняют Советский Союз в планировании на июль 1941 года упредительной войны против Германии. Провозглашение подобной точки зрения еще больше осуждает советский режим — и, что куда важнее, оправдывает немецкое вторжение, освобождая Германию от вины за последующие людские страдания.

Вполне естественно, что множество немецких историков тяготеет именно к этой точке зрения. И, что еще страшнее, все большее число российских реформаторов воспринимает данную теорию как способ полностью очистить посткоммунистическую русскую душу, возложив вину за все грехи человечества на Сталина и коммунистическую партию. Но сколь бы интересной, сенсационной и расхожей ни была подобная теория, для любого ответственного историка конечным вопросом должен быть такой: «До какой степени она верна?»

Большинство тех, кто поддерживает теорию превентивной войны, исходит из посылки, что в 1941 году Красная Армия обладала и силой, и готовностью к войне. Именно эта посылка и лежит в основе их описаний последующих политических, дипломатических и военных действий Сталина перед началом войны. Данная книга использует как немецкие, так и советские архивные свидетельства, подвергающие сомнению эту жизненно важную посылку — которую, по изучении данных свидетельств, эта книга находит совершенно необоснованной.