Читать книгу - "Английский дом. Интимная история - Люси Уорсли"

Сидишь в постели, пьешь крепкий чай, читаешь — что может быть приятнее?

Алан Кларк[7]

Когда-то простого человека занимали в жизни два основных вопроса: где найти теплый ночлег и как раздобыть что-нибудь из еды? В такой ситуации лучшего пристанища, чем главный зал средневекового дома, не придумаешь: дымно, многолюдно и смрадно, зато безопасно. Пусть пол земляной, но кому до этого дело, если тут можно согреться, поесть и провести время в теплой компании? Многие охотно оставались переночевать, так что огромный зал средневекового дома ночью превращался в общую спальню.

Средневековый дом феодала — единственный на всю округу очаг культуры и надежное укрытие — был чем-то вроде школы-пансиона, где росли и воспитывались бывшие обитатели убогих лачуг из окрестных селений. Днем они прислуживали своим хозяевам, ночью — спали на полу в их жилищах. Многие из тех, кто работал при замке, ночевали прямо на своих рабочих местах: прачки — в прачечной, привратники — в сторожках, повара — возле кухонной печи. Согласно записям в домовых книгах эпохи Тюдоров, в имении Саттон-Плейс в графстве Суррей поварята спали в одной комнате с хозяйским шутом. Обитатель средневекового дома делил постель с множеством других домочадцев. В книгах часто пишут, что люди Средневековья не имели представления о личном жизненном пространстве. Однако оно и сейчас существует не в каждой культуре. Например, в современной Японии неприкосновенности личного жизненного пространства придают гораздо меньшее значение, чем на Западе. Японцы, не имея собственного слова для обозначения этого понятия, позаимствовали его из английского языка —puraibashii (от англ. privacy).

В отличие от нас, люди Средних веков большую часть времени проводили на виду у всех. Но это нс значит, что они вообще не имели представления о личном жизненном пространстве. Они все-таки время от времени пользовались случаем и уединялись: хозяин дома и его жена скрывались за пологом на своем супружеском ложе, влюбленные в теплые майские дни убегали в лес, верующие приходили в часовню молиться в одиночестве. Личный молитвенник, запертый сундучок с личными ценными вещами, личная молельня — все это можно назвать личным жизненным пространством, пусть очень маленьким и, на взгляд современного человека, недостаточно изолированным.

С другой стороны, «личной жизни» как таковой и впрямь не было. В иерархии общества каждому отводилось строго определенное место. Существовала так называемая великая цепь бытия: на верхнем ее конце Бог, ангелы, архиепископ Кентерберийский и другие представители знати, например герцоги, и только потом — обычные люди. Но мы, простые смертные, можем по крайней мере утешаться тем, что нас в системе мироустройства поместили на ступень выше, чем животных, растения и, наконец, камни. Существование этой «цепи бытия» полностью лишало человека надежды повысить свой социальный статус, однако его это устраивало, потому что он находился под покровительством сильных мира сего, которым вменялось в обязанность проявлять заботу о черни.

В этом мире коллективного существования, где все были подчинены жесткой иерархии, грамотные люди встречались редко, поэтому мало кто вел дневник и занимался самоанализом. Да и времени большинству хватало лишь на то, чтобы добывать пропитание и готовить пищу. Не человек, а Бог стоял в центре мироздания. Понимание того, как человек жил в такой духовной среде, — конечная цель исследователей, занимающихся изучением средневековой мебели и помещений, в которых она стояла.

Большинству людей эпохи Средневековья кроватью служил тюфяк, набитый сеном или соломой. Тюфяки шили из тика — грубой полосатой материи, из которой и сегодня шьют матрасы. Для обозначения матраса также употреблялось слово palliasse (от фр. paille — солома). Около 1452 года Джон Расселл в своей «Книге по воспитанию» объяснял, как устроить постель размером 3x2 метра для нескольких человек. По его словам, следует собрать «мусор» (конечно, имеются в виду опавшие листья, а не пакеты из-под чипсов) и набить им матрас. Затем набивку надо как можно ровнее распределить по всему матрасу, убрав большие комки. Каждый простой матрас необходимо «умело утрамбовать… согнав комки к краям». Судя по описанию, не самая удобная постель, но, наверное, все-таки более мягкая, чем пол.

На одной большой кровати устраивалось сразу несколько человек — это было нормально, и никто не возражал: тепло и безопасно. Французский разговорник для средневековых путешественников включал следующие полезные выражения: «С тобой неудобно спать», «Ты тянешь на себя все одеяло», «Ты пихаешься во сне». Поэт XVI века Эндрю Баркли так описывал безобразные звуки, раздававшиеся в комнате, полной спящих:

Один все икает, и стонет другой,

А третий пинает соседа ногой,

Кто вскрикнет, кто всхрюкнет, кто вдруг заблажит,

А тот напрудил под себя — и храпит,

Пока не нагрянет полночная рать

Гуляк — уголок себе отвоевать[9].

Причинить неудобство спящим соседям было проще простого, поэтому в конце концов сложились определенные правила размещения людей в общей постели. Некий путешественник, оказавшийся в сельской Ирландии в начале XIX века, отмечал, что в семьях укладывались спать следующим образом: «…Старшая сестра — у стены, наиболее удаленной от двери, затем по старшинству все остальные сестры, затем мать, отец и сыновья от младшего к старшему, затем чужие люди, будь то бродячий торговец, портной или нищий». Получалось, что незамужних девиц предусмотрительно клали как можно дальше от неженатых мужчин, а супруги, муж и жена, лежали вместе посередине. А вот знаменитое описание постели для прислуги в елизаветинскую эпоху, представленное Уильямом Харрисоном[10]: «…Хорошо еще, если им было чем укрыться, потому что чаще они спали на голых тюфяках, из которых торчала солома, коловшая тело». Однако к его словам следует отнестись скептически, потому что Харрисон не приветствовал комфорт. Он сетовал на то, что англичане превращаются в неженок, пекущихся об излишних удобствах. Подушки, говорил он, прежде «клали лишь в постель роженицам». Как же изменились времена, если даже мужчины хотят спать на подушках, не довольствуясь «справным гладким бревном под головой»!