Читать книгу - "Великий Мао. "Гений и злодейство" - Юрий Галенович"

Это первое описание Мао Цзэдуна конечно же вызвало симпатии к нему лично и к его товарищам, китайским коммунистам, бойцам Красной Армии, сражавшимся против темных сил империализма. С публикацией серии очерков Эдгара Сноу в Советском Союзе началась широкая пропаганда образа Мао Цзэдуна и его сподвижников. Это произошло после того, как он добился власти над Компартией Китая и был вынужденно признан в качестве вождя китайской революции формально Коминтерном, а по сути дела Сталиным.

В 1949 г. Мао Цзэдун приехал в Москву, как помнится, на празднование семидесятилетия И.В. Сталина. В газетах была опубликована фотография президиума торжественного заседания. В центре фото находился Сталин, по правую руку сидел Мао Цзэдун, по левую – Хрущев.

В феврале 1950 г. на первых полосах периодической печати появилась еще одна фотография, увековечившая момент подписания Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи между СССР и КНР. Договор скрепили своими подписями Чжоу Эньлай и Вышинский в присутствии Сталина и Мао Цзэдуна.

В 1954 году я окончил китайское отделение Московского института востоковедения, и мне посчастливилось попасть переводчиком на Выставку достижений экономического и культурного строительства СССР в КНР.

Так у меня появилась возможность оказаться поближе к Мао Цзэдуну. Находясь в КНР, можно было во всей полноте ощутить масштаб и влияние этой личности на судьбы китайского народа и страны в целом. Отчасти мои тогдашние впечатления о Мао Цзэдуне совпали с привычным отношением в нашей стране к Сталину. У меня даже возникло впечатление, что там еще не воспринят факт смерти И.В. Сталина, что еще продолжает раскручиваться давно запущенная в ход машина, которая представляет людям Сталина рядом с Мао Цзэдуном, а Мао Цзэдуна рядом или наряду со Сталиным. Очевидно тогда Мао Цзэдун считал необходимым пользоваться именем и образом Сталина для усиления и значительности собственной персоны. Следует иметь в виду, что в начале 50-х в глазах мировой прогрессивной общественности Советский Союз имел весьма привлекательный образ державы-победительницы в борьбе с мировым злом – фашизмом; естественно, И.В. Сталин олицетворял тогда в мире весь героический советский народ. В КНР повсюду можно было видеть барельефы с наложенными одно на другое изображениями профилей вождей мирового пролетариата. В одном ряду, один за другим шли: К. Маркс, Ф. Энгельс, В.И. Ленин, И.В. Сталин, Мао Цзэдун. Первое изображение переходило во второе и т. д.

Во всю мощь, широко звучала в КНР в те годы советская песня «Москва —Пекин», в которой центральными воспринимались слова: «Сталин и Мао слушают нас». После смерти Сталина слова в песне стали заменяться, но далеко не всегда. Чаще теперь слышалось «Сталин и Мао в сердце у нас». Создавалось ощущение, что народная тоска по вождю, по Сталину, преобразовывалась в теплое чувство восхищения его преемником Мао Цзэдуном, преклонения теперь уже перед ним.

Именно тогда мне и довелось несколько раз подряд увидеть Мао Цзэдуна: на приеме по случаю пятой годовщины КНР, на башне Тяньаньмэнь во время демонстрации по тому же случаю, при посещении им нашей выставки.

Пожалуй, первое ощущение мое: это кто-то или это даже что-то не похожее на обычных людей, иначе говоря – это вождь, который живет в каком-то ином измерении, в другом пространстве. Все движения его были нарочито замедленными, плавными, вероятно, как у космонавта в невесомости. Он будто бы парил над людьми. Он и все остальные-прочие – это словно два разных мира, общение между которыми на равных вряд ли возможно. При этом он знает и понимает людей много лучше, чем они сами знают и понимают себя. Людям же, напротив, нужно прикладывать большие усилия для того, чтобы попытаться осмыслить его наставления. Действительно, тогда и он сам, и работавшая на него пропагандистская машина создавали представление о нем как о божестве. Разумеется, коммунистическом божестве.

Вот он поднялся со своего места за праздничным столом на приеме, неспешно двинулся в обход столиков, поздравляя присутствовавших с праздником, чокаясь с ними. Но при этом он ничего и ни с кем не пил, а лишь держал либо приподнимал свою рюмку, изредка дозволяя прикасаться к ней бокалам других людей. А рядом с ним живой и подвижный Чжоу Эньлай, который выпивал с гостями торжества от имени Мао Цзэдуна, специально и всячески подчеркивая это.

Чжоу Эньлай поминутно запрокидывал голову и, казалось, опустошал содержимое своей рюмки, но странное дело – вино в его рюмке никак не кончалось. Техника этих движений была отработана великолепно. Мало того, специальные люди с особой бутылкой, в которой находилась проверенная спецорганами жидкость, возможно подкрашенная минеральная или кипяченая вода, шли за Чжоу Эньлаем и своевременно и незаметно для присутствующих меняли рюмки в его руке.

Иными словами, и в данном случае Мао Цзэдун не сближался с людьми, не совершал прилюдно поступков, присущих обыкновенному человеку, а только осуществлял «политические акции».

На торжественный прием по случаю пятой годовщины КНР были приглашены все советские сотрудники выставки.

В зале было множество столов, и где-то там, очень далеко от меня, находился и Мао Цзэдун.

Увидев, что Мао Цзэдун покинул зал не дожидаясь конца банкета, я поспешил в вестибюль гостиницы. У меня вдруг возникло такое ощущение, что обширный холл гостиницы «Пекин» был почти пуст. Я фактически натолкнулся на Мао Цзэдуна и его телохранителя.

Я попрощался с Мао Цзэдуном за руку и удивился тому, что эта рука оказалась вдруг мягкой, теплой и совершенно расслабленной. В ней не ощущалось никакой силы. Находясь в непосредственной близости, Мао Цзэдун произвел на меня тогда впечатление довольно крупного человека с рыхлым телом. Но главное, что меня поразило, это то, что телохранитель надевал на Мао Цзэдуна его легкое пальто и его головной убор. Я тогда никак не мог понять, почему Мао Цзэдун сам не может поднять руку и надеть на себя свою кепочку.

Возможно, подумалось мне, существует некий разрыв между мыслительной деятельностью и жизнью тела. Во всяком случае у Мао Цзэдуна этот разрыв был очевиден. Последняя у него обслуживалась в значительной степени телохранителями, другими отряженными для этой цели людьми, персоналом, выделенным специально для этого.

Намеренно ли подчеркивалось «неземное» в поведении Мао Цзэдуна, или так получалось в результате постепенного приспособления окружающих к его линии поведения, но эффект был однозначен: Мао Цзэдун на людях, при посторонних, вел себя как небожитель. Каждый его жест, не говоря уже о слове, был действом.

В один из редких выходных дней советскую выставку в Пекине решил посетить Мао Цзэдун. Он явился тогда единственным посетителем. Он терпеть не мог никакой свиты. При нем был только его переводчик Ли Юежань. Оба были в рубашках.

Помню, Мао Цзэдун остановился возле известной в свое время картины маслом кисти художника Д.А. Налбандяна под названием «Великая дружба». Художник изобразил на ней Сталина с папиросой и Мао Цзэдуна с книгой в руке сидящими при свете настольной лампы, очевидно в кабинете Сталина. Сталин и Мао Цзэдун были изображены фотографически точно, причем казались людьми примерно одного роста.