Читать книгу - "Ливонское зерцало - Сергей Михайлович Зайцев"

подпоясанный кушаком, сидел и слушал, слушал и глядел; и взгляд у него был острый, как нож. Наведывался он сюда, видно, часто в гости.

Жаровни и дыба, гвозди и обручи, ножи и клещи и среди всего этого — кат, заплечный мастер[6] — дюжий молодец лохматый, бородатый, рыжий, как сам огонь, и безмолвный, ибо лишился когда-то языка, в рыжем же от пролитых кровей холщовом переднике на голом мускулистом теле... Да ещё напротив царского трона другой трон — для испытуемых, для строптивых, какие не хотят говорить то, чего от них хотят услышать; у трона этого сиденье всё в железных шипах, и спинка его вся в шипах, и даже подлокотники утыканы шипами, и — сплошь ремни сыромятной кожи, чтобы испытуемых к сему трону покрепче привязывать... Всё это приводило юного Смаллана в трепет, хотя лежало на своих местах, на столах и полочках, и огонь горел в жаровнях, и никто не брал из них угольев, и на трон «ежовый» никто его не усаживал пока, и заплечный мастер, готовый на всё, недвижной медной статуей стоял в углу. Смаллан говорил путано, то сбиваясь на жалобный крик, то переходя на шёпот, сказанное по многу раз повторял и всё озирался, озирался...

Царь на троне сидел. Его Смаллан боялся больше ката. То на колени вставал перед ним, то вообще ложился ниц. Дьяк Висковатый поднимал пленника, подьячий Дементий пленника за плечи придерживал, но тот не долго стоял — или ноги не держали, — скоро снова был ниже травы. Про государя московского много всякого страшного слышал Смаллан: и что горячий нрав у него, потому вскипает быстро; и что в гневе бывает необуздан, и даже за малые вины подвергает большим карам; и что под горячую руку государеву бывало и безвинные попадали, и гибли ни за что десятками. Правда, и другое про Иоанна говорили: что, вскипев и расправу учинив, он быстро остывает; что зачастую жалеет о тех наказаниях и испытаниях, каким подверг провинившихся; что, человек набожный, тогда он больше, чем обычно, молится и иногда со смирением просит прощения у чрезмерно наказанного. Но что наказанному от того? Что ему смирение и прощение государево, если уж выжжено око и вырван язык?.. Как смерти самой, боялся «тирана московского» юный Смаллан, боялся «кипения» его.

Пальцем не шевельнул Иоанн, потому так и остался стоять рыжий кат в углу, и погасли уголья в жаровнях. Не «вскипел» государь, вник в мольбы полоцкого пленника и поверил, что Николаус Смаллан не знает больше, чем говорит. Уже уходить собирался государь, поднялся с трона, затянул покрепче кушак, да всё что-то медлил — верно, не решил ещё, в какой из городков русских сослать на жительство сего молодого немца.

Предложил думный дьяк:

— Может, кого-нибудь из наших пленных на Смаллана выменять?

В сомнении покачал головой Иоанн:

— Разве что рядового стрельца за эту мелкую птаху...

Тут Дементий к ним с мыслью одной и подошёл, с позволения Висковатого обратился он к Иоанну, к уху государеву потянулся (высок царь, низки подданные его) и стал нашёптывать что-то. Каждое слово подьячего слышал и дьяк, и с жадностью ловил отдельные слова Смаллан, понимал, что решается его судьба, да плохо знал он по-русски, не понял из сказанного ничего. Заплечный мастер недалеко стоял, много слышал, но, безъязыкий, никому об услышанном не смог бы сказать. Мы слышали несколько слов. Нам придётся читателю поведать, а уж он как-нибудь обрывки свяжет, что-нибудь да поймёт.

Дементий, хитрый подьячий, нашёптывал:

— Есть человек один... сходство... не сразу я и понял, вижу только... и даже имя почти то же — Николай... а если попробовать?.. поменять татя на честного, отраву — на целительное зелье, злодея — на праведника... разумный он... справится...

Иоанн с Висковатым переглянулись, царь посмотрел на Дементия с одобрением, кивнул:

— Делай, как говоришь. Ты сам и делай. Потом — с тебя спрос.

Глава 2

Люди государевы у ворот, жди перемен

о Пскове на подворье у Репниных был с утра переполох. Сенные девушки, прачки и кухарки, накинув в спешке сарафаны, выбегали из горенок; слуги, работники — те в исподнем, нечёсаные — выглядывали со складов и конюшен. Домочадцы у Репниных всегда рано встают, а тут, едва развиднелось, и уж гости нежданные их стуком будили, властно и громко ударяли в ворота; кто-то снаружи хриплым голосом кричал:

— Открывай, Репнин! К тебе добрые люди государевы, — и стучали нетерпеливо, и толкали створы ворот.

Дмитрий Иванович Репнин, разбуженный суматохой, сидел в постели, надевал впотьмах шёлковую горничную рубаху, да всё не попадал в рукав, с тревогой поглядывал на иконы в красном углу, освещённые лампадкой:

— Добрые люди так в ворота не стучат...

Выглядывала прислуга из хором в окна; да не видали ничего за высокими воротами.

И на соседних подворьях уж был переполох. Тоже в окна смотрели хозяева и чадь. И видели на узкой улице перед воротами Репниных троих всадников на горячих злых конях. Нарядные всадники, в чугах[7] из тонкого сукна и бархата. По груди и по спине на тех чугах были вышиты золотою нитью звёзды и полумесяцы. В свете алеющей зари звёзды и полумесяцы вспыхивали ярко.

Всадники на месте не стояли, гарцевали. Стучали в ворота кнутовищем:

— Отворяй ворота, Репнин! Спишь?.. — скалились друг другу в улыбках.

Видно, торопились государевы люди, даже ночью гнали коней. У тех крупы лоснились от пота, блестели морды.

Соседи украдкой выглядывали из окон, сочувствовали Репниным. Знали: когда вот так спозаранок приезжают, когда так зло в ворота стучат, когда глазами вдоль улицы посверкивают и скалятся — жди беды. Не подарки, не пряники из Москвы привезли, а недобрые вести. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы знать: во времена тяжёлые из Москвы редко привозят добрые вести. Думали-гадали: за кем государевы люди приехали? за старшим Репниным или за младшим? где старший не угодил, или где опять наозоровал младший, горячая кровь, — на сей раз так наозоровал, что даже до государя дошла молва?.. За косяками прятались соседи, шептались: государь нынче зол, всюду ищет измены; и находит; было — за тем приезжали, сказывали — того увезли, и уж живыми ни тот, ни другой не вернулись, расстались, видать, с головами.

Крестились: заступись Богородица!..

Наконец распахнулись ворота, и всадники въехали во двор. Дмитрий Репнин встречал их на высоком