Читать книгу - "Один день в Древнем Риме. Исторические картины жизни имперской столицы в античные времена - Уильям Стирнс Дэвис"

Внешне столица находилась почти в зените своего архитектурного совершенства. Во времена Цицерона даже Александрия, Антиохия и несколько менее крупных городов не могли соперничать с Римом по красоте и элегантности его площадей, улиц и великолепию строений. Но с наступлением эпохи Империи начался нескончаемый процесс сноса, перестройки и расширения городской застройки. «Я принял Рим, построенный из кирпича; оставляю же его выстроенным в мраморе», – гордо произнес император Август незадолго до своей смерти (14 г.). Однако даже после него продолжался процесс пусть постепенной, но все же перестройки, и так дело шло до большого пожара при императоре Нероне в 64 г. Разрушения в результате пожара были ужасными, но это бедствие повлекло за собой по крайней мере перестройку почти половины города, как правило выполненную на более высоком художественном и эстетическом уровне. С тех пор каждый вступавший на престол император старался оставить после себя тот или иной значительный архитектурный мемориал. Веспасиан и Тит построили амфитеатр Флавиев (Колизей), Траян – величественный форум, а Адриан в это время завершал изумительный «храм Венеры и Ромы^[4]».

С этого периода в городе построили не так уж и много более примечательных сооружений, среди которых можно назвать термы Каракаллы и Диоклетиана и базилику Константина^[5] (в которой также заседал городской совет), но для практических целей императорский Рим уже был отстроен. В 134 г. архитектурно он представлял собой то же, что и в 410 г. (хотя и несколько поблекшее), когда предводитель готов Аларих подошел к городским вратам. Вряд ли можно найти более удачное время, чем 134 г., для посещения Вечного города, если мы хотим поговорить о добре и зле, силе и слабости того римского общества, которое уже не одну сотню лет восхищало людей. Давайте же представим себе, что теплым весенним утром мы выходим на прогулку по необъятной столице, жители которой, будь то бронзовокожие арабы или белокурые фризы, равно благоговейным шепотом повествуют нам о городе, очевидно предназначенном богами, чтобы быть центром и властителем всего покоренного мира.

Население и скученность жизни в Риме. Прежде чем войти в подобный город, имеет смысл задать себе вопрос: «А сколь огромен Рим во время нашего предполагаемого визита?» К сожалению, имперское правительство не оставило последующим эпохам никаких данных переписей населения, а оценки образованных людей значительно расходятся между собой. Основываясь на отдельных данных того периода о количестве римских граждан, получавших государственные пособия зерном, прибавив к ним известное число солдат городского гарнизона, оценочное значение большой колонии, живших в городе иностранцев и еще большее число рабов, можно сделать смелое предположение, что в Риме проживали более 2 млн человек. Более осторожные подсчеты определяют число его жителей в 800 тыс. человек. Обе эти оценки могут быть весьма недостоверными. Тем не менее есть основания предполагать, что во времена Юлия Цезаря в городе обитали около 1 млн человек, число которых, по всей вероятности, росло по мере расширения империи. Префекту города^[6] в эпоху Адриана, возможно, приходилось обеспечивать мир и проживание для 1,5 млн человек. Однако в более поздние времена население снова медленно уменьшалось по мере упадка имперской системы.

Но эти полтора миллиона производили впечатление значительно большего количества населения, чем такое же число людей в более поздних Нью-Йорке или Лондоне. Столица империи занимала площадь, грубо говоря, около трех миль в длину и примерно столько же в ширину, что несравнимо меньше площадей будущих американских городов. Как вполне можно понять, население Рима жило куда более скученно. Улицы столицы кишели пешеходами при почти полном отсутствии какого-либо колесного транспорта. В городе не было никакого скоростного транспорта, отсутствовало такси, не существовало ни телефонов, ни общедоступной почтовой службы.

Поэтому если бы вы имели даже весьма незначительное дело на другом конце города, то добирались бы туда пешком (или вас несли бы в паланкине) либо пользовались услугами посыльного – и все эти способы занимали довольно много времени. Как мы увидим, даже использование лошадей и телег по большей части запрещалось. Кроме того, мягкий климат и способ возведения жилых домов побуждали людей почти весь день проводить на улицах либо в общественных зданиях. Повсюду кипела жизнь. Человека ошеломляла непрестанная толкотня даже в удаленных от центра кварталах. Буквально все (в том числе и многие сугубо личные моменты, которые в другие времена происходили в полном уединении) делалось вполне открыто. Можно сказать, что только в Риме было проще чувствовать себя «затерянным в толпе», и ни в каком другом городе добро и зло, божественное и животное в человеке не представало столь открыто и в столь резком контрасте.

Окрестности Рима. Столица империи расположена в тринадцати милях от ближайшего морского берега, но расстояние до моря, если следовать по вьющемуся «желтому» Тибру до Остии («Устье реки»), почти вдвое больше. Собственно город расположен недалеко от северной оконечности широкой равнины (позже Кампании), которая простирается на юго-восток почти на 70 миль, редко превышая в ширину – от моря до Апеннинских гор – 25 миль. Если смотреть на восток с любого из холмов, на которых расположен Рим, то на всем горизонте будет видна непрерывная горная цепь, тянущаяся с севера на юг, расстояние до нее составляет примерно 10–20 миль. Особенно прекрасны горы, окутанные голубой дымкой или тающие в золотом сиянии итальянского неба. Если же обратить свой взгляд на север, то будет видна вершина воспетой многими поэтами горы Монте-Соракте^[7] (высотой 2420 футов), около юго-восточного подножия которой Тибр начинает свой извилистый бег к морю.

Проследив взглядом горную гряду, уходящую к югу, можно заметить цепь Сабинских гор с их острыми и величественными вершинами, за которыми видно место, где Тибр, окруженный обширными оливковыми рощами, замедляет свое течение. Еще далее к югу снова видны холмы. На их склонах покоится «прохладная Палестрина»^[8], а в четырех или пяти милях за ними возвышается благородный пик горы Альбин, отдельно стоящей вулканической скалы, отождествлявшейся с латинским Юпитером, у подножия которой располагалась легендарная Альба-Лонга^[9], город-предшественник Рима. Затем взору предстает только холмистая равнина, постепенно спускающаяся к морю.