Читать книгу - "Евангелие – атеисту - Борис Григорьевич Ягупьев"

тихо угас. Вспыхнула первая мысль: «Батарейки сели… не вовремя!». Сигарета сгорела как-то стремительно. Окурок стал жечь пальцы, и я, не глядя, ткнул его в мягкую влажную траву у своей ноги. Тут то и прозвучал вопрос:

—

— Осознаешь ли, понимаешь- ли, знаешь ли, кто над тобою и перед тобою? — слышу вопрос, заданный негромко и очень отчетливо с твердостью, исключающей возможность уклониться от ответа с помощью жеста, мимической ужимки, какого-либо междометия или мычания. Голос прозвучал чуть сверху, но явно вблизи.

—

Подняв голову и чуть ли не вытаращив глаза, ведь не слышал я ни приближающихся шагов, ни шороха, ни звука, охватил сразу всю его фигуру, как бы слегка светящуюся на фоне темневшего за ней хвойного леса, и, избегая останавливать взгляд на лице или заглянуть в глаза, постарался разглядеть возможно больше внешних подробностей, запомнить, не упустить.

—

Вопрос требовал полного развернутого ответа, и я уже мысленно готовил формулировку такого ответа, но не

спешил с

ним, потому что вдруг догадался, что важен не только смысл, но и порядок слов, и даже интонации при произнесении. В возникшую секундную паузу я поднял опущенную низко голову и открыл глаза, до того зажмуренные, и увидел стоящую в трех шагах от себя громадную человеческую фигуру, словно богатыря или рыцаря, в облегающей длинной, до пят, одежде, без какого-либо оружия.

От вопроса до ответа прошли две-три секунды, полагаю, но за этот крохотный промежуток, он явно был дозволен мне самой структурой вопроса, взглядом и стремительно раскручивающимися мыслями успел я охватить поразительно много для себя, не обладающего ни особой наблюдательностью, ни яркими мыслительными способностями, ни даже простой сообразительностью в критических ситуациях — это я знал и понимал о себе, не без сожалений, правда. Не зная того, что уже «выхвачен» из потока времени, я поражался своей неожиданной, не свойственной натуре, стремительности мысли, четкости понимания происходящего и обостренности восприятия окружающего.

Рост очень большой, за два метра. Если бы у меня хватило сил и смелости встать рядом с Ним, я был бы ему, пожалуй, на уровне середины груди своею макушкой. Голова крупная, шея длинная и мощная, плечи покатые и широченные. Тело от горла до самой земли закрыто облегающим то ли плащом, то ли рубашкой без видимых швов или разрезов, кармашков там, пояса, только с капюшоном за спиною. Рукава широкие, оставляющие открытыми кисти рук. Кисти рук были богатырские и вместе с тем утонченные, гибкие, подвижные и чувствительные. Левая рука была слегка сжата, словно в ней было что-то скрыто. Правая рука была раскрыта, и пальцы слегка пошевеливались. Кожа очень нежная, тонкая, белая, покрытая негустым пушком золотистых волосиков, ясно видны на ней голубые сплетения вен, пальцы длинные и сухие, почти без морщинок и без складок у суставов, прямые, с плоскими продолговатыми ногтями на средних трех опиленными или очень ровно обрезанными. На мизинце ноготь был удлиненный и срезан в острый угол, на большом пальце ноготь был также удлиненным, но обрезан в идеальную полуокружность. Сверху ногти словно отполированы или покрыты лаком, по цвету чуть розоватые. С этой кисти я опустил взгляд вниз, на обувь, вернее некое подобие обуви под босыми ступнями: что-то напоминающие пляжные тапки, многослойные, плоские, высотой в два моих пальца, снизу как бы очень темный плотный войлок или фетр, а над ним два слоя вязанных, из шерсти серой и белой, под ступней. Причем вязка казалось очень плотной. Как эти подошвы были прикреплены к ногам, я не мог рассмотреть или угадать. Меня поразило, как такая мощная фигура не сминает траву, не вдавливается в мягкую влажную землю. Ступни были крупные, длинные, узковатые, с молочно-белой кожей, безволосые и даже без пушка, с просвечивающими венами, длинными подвижными пальцами, со столь же тщательно ухоженными крупными ногтями. Я поднимал взгляд все выше. Под одеянием просматривались контуры икр, коленей, бедер, тонкая талия и широкая грудь, плавно приподнимаемая глубоким дыханием, хотя видел за эти мгновения всего один-два вдоха. Наконец я решился рассмотреть голову и лицо, стараясь не заглянуть в глаза.

Я увидел лицо очень молодого человека, овальное, здорового и цветущего вида, с кожей нежной, словно персик. Волосы на голове волнистые, тонкие и мягкие по виду, светлые с чуть золотым отливом, длинные, забранные в пучок за спиной, где-то посередине шеи, так, что оставлены были открытыми небольшие аккуратные уши почти без мочек. Насколько длинны волосы видно не было, т. к. пучок прикрывал капюшон за плечами. На какое-то мгновение в ушах что-то блеснуло, и взгляд мой зацепил то ли серьги, то ли клипсы в ушах. Причем они были разными: в левом ухе был простой крестик из желтого металла (золотой?) как будто ручной работы, в правом ухе такой же крестик был наложен на два сплетенных в звезду Давида (или Соломона?) треугольника. Треугольники эти были металлическими и облиты чем-то вроде синей эмали с блестками (алмазными?). Эти серьги-клипсы мелькнули и пропали, не оставив мочках дырочек или следов от зажимов. Я переключил взгляд на узенькую слегка кудрявую бородку, аккуратно подстриженную и ровно подбритую так, что щеки были почти не прикрыты, а шея и горло были совсем свободны о волос. Цвет волос менялся от висков, все темнее, и на подбородке был уже темно-каштановым. Бородка не скрывала слегка выступающего вперед широкого и твердого подбородка человека стальной воли. С бородкой смыкалась подковка тонких усиков почти черного цвета, и ярко блестели идеально ровные зубы меж полных, красивых, ярких и сочных улыбающихся губ, но не влажных, а сухих. Нос у основания был неуловимо вздернут, с ноздрями небольшими, но тонкими и подвижными. Линия носа была без какой-либо впадинки или горбинки и у бровей переходила в столь же прямую линию белого, без морщинок лба той же высоты, что длина носа. Брови черные, бархатистые, очень прямые, широко разлетались к вискам и здесь чуть приподнимались. Столь же темные, очень длинные ресницы обрамляли очень крупные сливовидной формы глаза с белыми белками без намека на какие-либо прожилки. Глаза были глубоко синего цвета. Глядя на эти неимоверные глаза, понимал я только то, что на меня истекает доброта, внимание и сочувствие с примесью жалости, пожалуй. И, утопая в этих глазах, начал я отвечать, удивляясь тому, что голос мой негромок и ровен, не дрожит, язык не запинается:

"Вы — Иисус, Сын Божий и Бог. Казненный и воскресший, Спаситель мира…"

"Ты сказал!" — Улыбка растаяла, и на губах появился горький изгиб. "Ты обращаешься неправильно. Эти ваши речевые выкрутасы с множественным числом,