Читать книгу - "Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский"

Люди самые степенные так рассуждают: смени Брызгалова, но объясни, за что: за то, что он не сумел своим обращением со студентами и своим авторитетом и своими распоряжениями предотвратить беспорядки – дабы студенты не могли подумать, что сменяется инспектор по их требованию: правительство, исследовав дело, сменяет, а не студенты сменяют своими криками. И я бы в сообщении так бы и формулировал: «Не допуская мысли, чтобы студенты могли шумными толпами и криками требовать удаления какого бы то ни было должностного лица и беспорядками достигать чего бы то ни было, учебное начальство только тогда признало нужным назначение нового инспектора, когда всестороннее исследование обстоятельств дела обнаружило недостаток распорядительности и авторитетности в отправлении бывшим инспектором своей должности». Но затем – что это все – сравнительно с главным? Источник и корень не только зла, но и опасности государственной – это Делянов. Какое он смущение и негодование возбуждает везде и во всех, трудно описать. Теперь, и только теперь, увы, когда поздно стало, когда все разгорелось в пожар в учебном мире, поняли все и повторяют то, что я говорил так упрямо и так долго один; что без любви нельзя вести дело воспитания и что исход деляновской политики – это революция и потоки крови. Нельзя давать университетским беспорядкам разрастаться, потому что сегодня это беспорядок в университете, а завтра, если его не затушат в стенах университета, он делается делом революции и анархии, и печальный опыт прошлых 30 лет кроваво доказал эту страшную правду; все началось и все развивалось в смысле революционной пропаганды посредством университетских беспорядков.

Молодежь – это обоюдоострый меч. Умеешь затрагивать ее хорошие струны, ее сердце, – она становится благотворною силою; начнешь с нею поступать недоверчиво, придирчиво, трусливо и жестко, нерешительно, дашь вид, что боишься ее, кончено – молодежь делается разрушительною силою. И что же? Разве этот Делянов министр Русского Государя? Разве он проявляет ум и сердце и храбрость? Где же преданность, наконец, его? Все меры, которые он сам должен принимать, он навязывает инициативе Государя, а сам, за ними прячась, говорит: это не я, это Государь! А все проявления любви, участия и доверия к молодежи он тщательно отстраняет от Государевой инициативы. Русский Государь должен быть, по милости Делянова, только карателем беспорядков, а Отцом молодежи, добрым ее Гением, не должен быть. Вот что все в возмущении говорят… Ведь кто должен был быть первым на месте беспорядков в Москве? Разумеется, министр, ибо первая его забота должна была быть затушить дело, дабы не огорчить Государя и избавить Государя от необходимости утверждать карательные и строгие меры на случай усиления беспорядков. И одна, две речи с сердцем министра к молодежи в стенах университета все бы спасли и все бы затушили.

Ведь теперь несомненно, что когда Капнист приехал в университет в первый раз, то буря была благодаря ректору^[774] совсем успокоена; Капнист приехал, заговорил бестактно, раздались свистки, и пошло…

Но министр сидит взаперти, и одна полиция действует…

Ну и что же дальше? Дальше, увы, что от каждого закрытого университета – по несколько человек будет отряжено в Россию быть ожесточенными деятелями анархии, и увы: больше ничего!

И что за деморализирующий страх. Печати запрещают говорить о студентских беспорядках. Все в секрете шепчутся; жандармы носятся по городу, наводя панику и страх, за границу летят известия о революции, точно вся Россия в опасности и в осаде… И все это из-за студентских беспорядков, разгорающихся потому, что министру не угодно или страшно payer de sa personne^[775] и твердым, ясным, но теплым словом говорить с молодежью лицом к лицу… Нет, это страшно!

И Бог да положит на душу Вам, Государь, не медля ни минуты отстранить такого незлобного, но опасного человека от школы… Он окружен аспидами и василисками, а сам без сердца; он думает, что Вам предан, он добросовестен, но так как у него нет сердца, он не чувствует, что поступает как враг Ваш в эту критическую минуту, ибо слушается не голоса сердца, не голоса Ваших интересов, а проклятых уст Георгиевских, Любимовых и Аничковых…

И еще раз смею повторить: послушайтесь Вашего старого верного слуги; даже у преданной собаки есть чутье на верного и неверного человека; чутьем души и сердца я твердо верю, что не даром и не напрасно, а ко благу называю Вам такое имя, как [В. Г.] Коробьин, например… Предчувствую, что оно не обманет.