Читать книгу - "Египтянин - Мика Валтари"

ничего вокруг, потому что слова Эйе о царской крови жгли огнем мое сердце. В царице Нефертити этой крови не было, однако, если фараон Эхнатон умрет, она будет править, пока ее дочь Меритатон не достигнет полного возраста, а Сакара сможет царствовать лишь как ее супруг. Кроме Меритатон, царская кровь текла в жилах других дочерей Эхнатона и в жилах его сестры Бакетатон; по мужской же линии не было никого, кто мог бы сравниться с фараоном чистотой своей крови, об этом позаботилась царица-мать Тейе со своим мерзким и преступным колдовством. Но никто не знал, что, быть может, во мне текла царская кровь – кровь великого фараона и митаннийской царевны. И если только священная кровь дает право на престол фараонов, то, быть может, у меня единственного и было это право на царский престол и красно-белый венец, хотя никто об этом не догадывался.

Но сама эта мысль заставила мое сердце задрожать: мою робкую душу ужасала власть, ибо я видел, каковы ее посевы и всходы, и для меня не было ничего более пугающего, чем бремя ответственности, лежащее на троне и венце, и непостижимо, как человек может по собственной воле добиваться этой ответственности. Поэтому я посчитал предположения Эйе о тайных помыслах Хоремхеба пустыми и безрассудными и возблагодарил в душе судьбу, отправившую меня в ночь моего рождения в тростниковой лодочке вниз по реке к бедному городскому кварталу, возблагодарил темные пальцы царицы Тейе, связавшие тростник и избавившие меня от тяжести венца и всякой ответственности. Но столь неразумно и непоследовательно сердце человека, что, как ни убеждали его доводы рассудка, оно страдало и было уязвлено несправедливостью, хотя разум твердил, что эта несправедливость – благо для меня, мое сердце не годилось для властителя, это было сердце смиренного человека.

Так, блуждая по дворцовым переходам и ничего не видя вокруг, ибо голова моя была занята этими путаными и горестными переживаниями, я, несмотря на все свое желание избежать этой встречи, угодил прямо в объятия Мехунефер, хранительницы игольницы, – видно, какая-то сокровенная мысль, не считаясь с моей волей, вела меня и привела к Мехунефер, ведь часто человек сам не отдает себе отчет, куда ведут его ноги. Так или иначе, но перетрусил я изрядно, увидев ее густо намалеванное лицо с маленькими черными глазками и заслышав перестук бесчисленных украшений на ее шее и запястьях, живо напомнивший мне треск боевой колесницы и удары щитов, когда я бежал по песку пустыни, привязанный к повозке одного из воинов Азиру. Однако Мехунефер, увидев меня, испугалась еще больше и, схватив меня за руку, потащила в укромное место за колоннами, несмотря на мое яростное сопротивление. Очутившись там, она принялась гладить мои щеки, а потом, боязливо оглядевшись, сказала:

– Синухе, Синухе, мой голубок и мой верный бык, ты все-таки приехал за мной! Ах, уверяю тебя, не было бы ничего дурного, если бы ты стал тогда моим другом! Чтобы сказать это, я последовала за тобой в Ахетатон, но твои слуги дерзко вели себя со мной и доставили меня обратно на корабль. Когда же я спрыгнула в воду, чтобы вернуться на берег, они погнали меня обратно и толкали в воде шестами, так что я чуть не утонула, и мне пришлось плыть к кораблю, где гребцы веслами втащили меня наверх, что было для меня великим срамом. Но я, конечно, не корю тебя за это, Синухе, я уверена, что тут нет твоей вины, но виною всему бестолковость твоих слуг. Затем я узнала, что ты отбыл из Ахетатона в Сирию с опасным поручением и стяжал этой поездкой великую славу. И я, право, не знаю, Синухе, как смогу рассказать тебе все, потому что боюсь ранить твое сердце!

Она перебирала пальцами и была в большом волнении, даже ее черные глазки смотрели в сторону, так что я испугался не на шутку и вообразил – это было единственное, что мне пришло в голову, – что она в своем скудоумии собирается уверить меня, что ждет от меня ребенка, хотя воистину таких дел я с ней не имел. Но тут она зарыдала и, вцепившись мне в руку, проговорила:

– Синухе, Синухе, возлюбленный друг мой, я слабая женщина, и тебе не следовало оставлять меня одну! Не знаю, сможешь ли ты, будучи таким верным и мужественным, понять меня, но я надеюсь, что поймешь. Знай, что в твое отсутствие другой мужчина страстно возжелал меня и я не устояла!

Она горько рыдала, но не переставала похлопывать мою щеку, чтобы утешить меня. Она продолжала:

– В общем он не так уж плох, и мне он нравится, но с тобой его не сравнить, он сильный как бык, бьет меня и дерет за уши. Поэтому умоляю тебя, Синухе, уходи, чтобы он не увидел тебя со мной, иначе он жестоко побьет меня, а я бы этого не хотела, хотя, признаюсь, боль, которую он доставляет, мне очень приятна. Прости меня, Синухе, если этим я наношу рану твоему сердцу, но я боюсь дольше находиться здесь, в твоем обществе.

И она боязливо взглянула на меня, ожидая, вероятно, что я тоже ее стукну. Облегчение, которое я испытал, было столь велико, что мне впору было смеяться и прыгать от радости, но я постарался изобразить грусть и сказал:

– Прекрасная Мехунефер, желаю тебе счастья, ибо твое счастье – это мое счастье. Но знай, что твой облик навсегда останется в моем сердце и что я никогда не забуду тебя!

Это было сущей правдой, я был уверен, что вовек не забуду эту ужасную женщину. Она же очень растрогалась и снова стала похлопывать меня по щекам своими сморщенными лапками, и думаю, что не преминула бы наградить меня страстным поцелуем, если бы не боялась своего возлюбленного. Наконец она сказала:

– Синухе, под влиянием вина и своего горя я, должно быть, наговорила много странного в ту ночь, когда умерла Божественная царица-мать, теперь я уже не помню всего, что говорила, и надеюсь, что ты тоже забыл об этом. Но если кое-что задержалось в твоей памяти, то знай, все мои слова – сплошная ложь и что это вино говорило моими устами. Божественная царица-мать была доброй и почтенной женщиной, и мы каждый день приносим жертвы и говорим о ней только хорошее, особенно с тех пор, как ее Ка является в садовых покоях и восседает иногда ночью на царском престоле в тронном зале, с привязанной царской бородкой!

Вот так снова, в который раз, все смешалось у меня в голове, потому что