Читать книгу - "Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле - Вадим Волобуев"

Еще дальше пошел патриарх Варфоломей. В речи перед студентами Джордж­таунского университета 21 октября 1997 года он объяснил продолжающийся раскол между католичеством и православием «онтологически разным» образом их бытия. То есть, по сути, расписался, что воссоединение церквей невозможно, так как они расходятся в вопросах доктрины. Иоанн Павел II в «Ut unum sint» смотрел на вещи куда более оптимистично^[1226].

В противность Московской патриархии государственные власти России ничего не имели против приезда понтифика. В свое время Горбачев звал Иоанна Павла II в СССР. Затем приглашение повторил Борис Ельцин, который встретился с Войтылой 10 февраля 1998 года. Это была его вторая аудиенция у Иоанна Павла II. Первая состоялась 20 декабря 1991 года, в переломный момент между подписанием Беловежского соглашения и отставкой Горбачева.

По свидетельству главного редактора эмигрантского журнала «Русская мысль» Ирины Иловайской-Альберти, дружившей с Войтылой, римский папа прямо-таки очаровал российского президента^[1227]. Действительно, в поздравительной телеграмме, которую Ельцин отправил первосвященнику на 20-летие понтификата 15 октября 1998 года, содержатся очень необычные для протокольного жеста строки: «С теплотой вспоминаю наши встречи, в ходе которых мы много говорили о философии мироздания и той ответственной роли, которую в наше бурное время судьба отвела мировым политикам»^[1228].

Однако не стоит переоценивать значение этих слов. Взаимоотношения с Апостольской столицей явно не были для Москвы в приоритете. Когда в мае 1995 года Ельцин отправил своего бывшего пресс-секретаря Вячеслава Костикова послом в Ватикан, это воспринималось как конец политической карьеры (что в итоге и случилось).

Вряд ли Ельцин, приглашая Иоанна Павла II в Россию, не знал о позиции Священного синода РПЦ на этот счет. Во всяком случае, МИДу России она была известна, он даже делился с патриархией информацией о действиях Святого престола в отношении Русской православной церкви. Именно благодаря предусмотрительности МИДа Иоанн Павел II стал чуть ли не единственным лидером государства, не получившим приглашение на празднование 50-летия Победы — вместо него таковое отправили Содано. Причину указал заместитель министра иностранных дел России Игорь Иванов в записке для президентского помощника по международным вопросам Дмитрия Рюрикова: чтобы не будоражить российскую общественность и русский епископат^[1229]. Так что для Ельцина гипотетический визит Иоанна Павла II в Россию не играл большой роли, в отличие от Горбачева, который мог бы таким образом подкрепить свою идею общеевропейского дома.

Невзирая на неудачи, Иоанн Павел II упрямо пытался слепить заново то, что распалось тысячу лет назад. Еще в 1994 году по его просьбе патриарх Варфоломей написал текст размышлений для крестного пути на Великую пятницу, проходившего вокруг Колизея. Неслыханный шаг! Православный священник такого уровня еще никогда не писал текст для католического епископа. Дальше — больше. В 1995 году то же самое сделала уже голландская протестантка из экуменической общины Граншам в Швейцарии Минке де Фрис, а спустя еще два года — католикос всех армян Гарегин I (не менее активный экуменист, чем Иоанн Павел II). Наконец, сам понтифик летом 1995 года, посетив Чехию, попросил прощения за всех католиков, причинивших зло протестантам, а в словацком Прешове даже помянул кальвинистов, убитых за преданность своей вере (правда, одновременно канонизировал там же католических священников, погибших от рук протестантов)^[1230]. Не забыл и про униатов. Двенадцатого ноября 1995 года, в 400-летнюю годовщину Брестской унии, Иоанн Павел II разразился апостольским посланием греко-католикам, в котором призывал их трудиться во имя вожделенного единства церквей^[1231]. Не очень ясно, правда, что подразумевал понтифик — то ли хотел поощрить их к расширению рядов за счет православных, то ли, наоборот, просил умерить пыл, чтобы не ссориться с восточными патриархами.

* * *

Тем временем Африка все глубже увязала в болоте межэтнических столкновений. Забытая великими державами, которые утратили к ней интерес после окончания холодной войны, колыбель человечества погрузилась в такой омут бесконечных войн, что зазвучало предложение возродить колониализм для спасения африканцев от них самих^[1232]. Демократизация, накрыв Африку одновременно с Восточной Европой, лишь обострила межплеменную рознь. На Черном континенте правила бал первобытная жестокость, вооруженная современными технологиями: когда в 1990 году повстанцы свергли очередного либерийского диктатора, они опубликовали видеозапись пыток, которым подвергли его, прежде чем казнить.

Продолжались бои в Анголе и Сомали. В Западной Сахаре марроканцы возвели полосу оборонительных сооружений против сепаратистов из фронта ПОЛИСАРИО. В Алжире подняли мятеж исламисты. Закончились спокойные времена для Кот-д’Ивуара и Конго, балансировала на грани хаоса Центральноафриканская республика, в которую то и дело приходилось вводить французские и международные контингенты. Тлели территориальные споры: Нигерия делила куски земли с Камеруном и Экваториальной Гвинеей, Намибия — с Ботсваной. Дело усугублялось ужасными засухами, которые поразили Судан и Эфиопию, и без того охваченные восстаниями борцов за независимость. Но хуже всего пришлось Либерии, Сьерра-Леоне и Заиру. В этих государствах разыгрались региональные войны, в которые оказались вовлечены сопредельные страны. Заирский диктатор Мобуту, державшийся главным образом благодаря американской поддержке и лавированию между враждующими племенами, начал терять позиции, когда в его страну перекинулись столкновения хуту и тутси. Последних поддержали Руанда, Бурунди, Ангола, Уганда, Замбия, Намибия и Зимбабве, и в мае 1997 года экстравагантный деспот бежал в Марокко. Однако новый лидер, Лоран Кабила, повернул оружие против бывших союзников, и в конголезских джунглях вспыхнула еще более масштабная бойня, которую позже назвали Великой африканской войной. Ни о каких правах человека не было и речи.

Иоанн Павел II оставался одним из немногих мировых лидеров, кто продолжал пристально следить за делами к югу от Сахары. Как раз в дни, когда его представители сражались с приверженцами свободной любви в Пекине, он подписывал в камерунской столице послание по итогам африканского синода епископов. В этом невероятно длинном даже по меркам Войтылы документе понтифик поручал местным иерархам образовать совместные комиссии с вузами и церковными учреждениями для изучения вопросов семейной жизни, культа предков и анимизма, чтобы более доходчиво разъяснять туземцам суть евангелия, не ударяясь при этом в синкретизм^[1233].