Читать книгу - "Крымская война - Евгений Тарле"

Оскар настаивал на провозглашении нейтралитета. В марте, апреле, мае, июне 1854 г. торговые круги и их пресса, либеральная интеллигенция да и значительная часть консерваторов выражали некоторое нетерпение и неудовольствие и находили, что правительство поторопилось. Главное, не очень верили даже в возможность сохранить нейтралитет. Что если вдруг англичане усилят давление, что если они объявят, например, что сохранение мира на севере несовместимо с дальнейшим пребыванием Аландских островов в руках России и что мир на севере не обеспечен, пока Швеция находится под русской угрозой? «Хотел бы я видеть, что в подобном случае предпримет шведское правительство!», иронически заявляет известный тогда публицист Борг в письме от 14 марта 1854 г. к своему другу Ларсу Иоганну Хиерта, представителю деловых и торговых сфер Стокгольма, занимавшемуся тоже публицистикой^[683].

Оскар I был человеком, очень ревниво относившимся к своей власти и зорко оберегавшим свои прерогативы от всяких покушений со стороны ли министров, или придворной аристократии, или буржуазно-либеральной оппозиции, и знавший его хорошо царедворец Дардель говорит, что король даже с умыслом старался окружить себя посредственностями (omgifvit sig mod mindre betydande rеdgifvare)^[684]. Аристократия больше склонялась к нейтралитету. Либеральная оппозиция, сплошь враждебная Николаю по той самой причине, по которой большинству аристократов он был симпатичен, сочувствовала в душе заключению союза с Англией, но значительная часть ее боялась войны, в которой Швеция рисковала своим самостоятельным существованием. Наконец, сами эти «советники (rеdgifvare)» короля Оскара колебались, один день раздражали Дашкова, русского посланника, на другой день грубили французскому представителю Лобстейну или сухо беседовали с английским посланником Лайоносом, но войны с Россией страшились не меньше, чем сам король. Сын и наследник Оскара, кронпринц Карл, в вопросах внутренней политики считался скорее консерватором, но ненавидел Николая, всецело сочувствовал союзникам, и хотя говорил очень громко и неосторожно уже в 1854 г., но только впоследствии, осенью 1855 г., после падения Севастополя, стал серьезно настаивать перед королем на необходимости выйти из состояния нейтралитета. Вообще же и у либералов и у консерваторов в разной степени замечалось и явное и скрытое стремление упорно останавливаться на мыслях о тех или иных территориальных приобретениях, которые можно при умелой политике сделать, пользуясь трудным положением России. Разногласие было лишь в том, возможно ли как-нибудь поживиться путем дипломатических переговоров, например, получая от России что-либо за свой нейтралитет, или необходимо будет для этого вступить в войну. Оптимистов, которые верили в возможность приобретения, например, Финляндии путем дипломатическим, было исчезающее меньшинство. А таких, которые вполне убеждены были в возможности приобретения Финляндии военным путем, тоже было не очень много в 1854 г. Даже те органы прессы, которые были наиболее враждебны России, останавливались в раздумье и нерешительности и старались избегать положительных призывов к вступлению в войну.

Кронпринц Карл, «глава военной партии», как его слишком пышно иногда именовали иностранные представители в своей переписке (потому что никакой «военной партии» не существовало в Швеции), был в декабре 1853 г., после Синопа, еще решительнее и воинственнее настроен, чем в 1854 г., во время плавания Чарльза Непира по заливам Балтики. Это только на первый взгляд может показаться странным: перед вступлением Англии и Франции в войну в Швеции могли еще возникать преувеличенные надежды на близкий разгром России и т. п., а в 1854 г., когда стало ясно, в каких недостаточных размерах союзники намерены развивать свои военные действия на севере, надежды пылкого кронпринца стали несколько тускнеть. Еще в начале Балтийской кампании Непира, в июне 1854 г., кронпринц пугал миролюбивого датского посланника графа Шеель-Плессена своими антирусскими выходками^[685].

Но с каждым месяцем словоохотливый и пылкий кронпринц, мечтавший стать новым Карлом XII и взять реванш за Полтаву^[686], становился все молчаливее. Только в 1855 г., как увидим в дальнейшем изложении, он снова воспрянул духом. Конечно, Оскар не меньше сына хотел бы вернуть Финляндию, но смотрел на возможный разрыв с Россией с несравненно большими опасениями. Он хорошо помнил, что его отец, наполеоновский маршал Бернадотт, стал королем Швеции Карлом XIV единственно потому, что вовремя изменил Наполеону и перешел на сторону Александра I. Он знал также очень хорошо, что его отец, основатель династии Бернадоттов, решительно отказался от мысли получить обратно Финляндию, что ему обещал Наполеон, и предпочел получить Норвегию, которую ему обещал Александр. Теперь Оскару предлагали радикально изменить всю эту бернадоттовскую традицию и поссориться с грозным соседом, который сегодня может быть слаб, а завтра может оказаться безмерно сильным. Да и так ли уж он слаб и сегодня? Оскар не очень верил английским и французским газетам и шведским статьям о безвыходном положении России. Нужно, впрочем, отметить, что шведская пресса отличалась несравненно более сдержанным и благородным тоном, чем газеты Пальмерстона и журналисты Наполеона III.

По шведской версии разговора короля с Непиром выходит, что «простецкая» адмиральская, а не дипломатическая откровенность Непира (которой адмирал весьма гордился) только укрепила Оскара I в его решимости не торопиться и оставаться в нейтралитете. Во-первых, адмирал заявил, что война решится не на юге, а на севере и что помощь Швеции при этом совершенно необходима; а во-вторых, честно заявил, что никаких решающих действий до прибытия французских десантных войск не предпримет против Аландских островов, а значит, и подавно ни против Свеаборга, ни против Кронштадта. Оскар видел, что его зовут на страшнейший риск, не давая ему никаких гарантий. Король не прочь был получить также твердое обещание субсидий. В шведской печати его слова, сказанные Непиру, передавались так: «Швеция богата железом и храбрыми людьми, но не золотом и серебром (Sverige дr rikt pе jдm och tappra mдn, ej pе guld och silver)». Но адмирал Непир сначала было размахнулся очень широко, обещав, что Англия даст королю все, что угодно, «все что король захочет», а потом вдруг прибавил оговорку, сводившую его великодушные обещания к нулю: он сказал, что никем не уполномочен говорить с шведским монархом о субсидиях.

Министр иностранных дел Швеции был гораздо осторожнее короля. Он утверждал, что еще нужно доказать, желает ли сама Финляндия вновь воссоединиться с Швецией. Но вот в конце апреля в Стокгольм пришли вести, что 20 апреля подписано соглашение Пруссии и Австрии о согласованных действиях обеих держав в восточном вопросе. Английское посольство в Стокгольме поспешило уверить Оскара, что это равносильно присоединению обеих германских держав или уж по меньшей мере одной Австрии к Англии и Франции, и 3 мая король сделал смелый шаг: он обратился в Вену с просьбой объяснить истинные намерения Австрии. Кронпринц шведский Карл, бывший под сильным влиянием английского поверенного в делах Грея, очень стоял за выступление Швеции, но тоже ждал с напряжением объявления войны России со стороны венского правительства. Грей снова и снова настаивал перед королем на необходимости нарушить нейтралитет и выступить против России. Оскар сказал Грею во время одного из этих объяснений в мае 1854 г.: «Я смотрю на теперешний кризис как на последний протест Европы против возрастающего могущества России… (Europas sista protest mot Ryslands tillvдxande makt)». «Размышляло ли ваше правительство о том, что когда царь Петр I вступил на престол в 1689 г., Россия насчитывала всего 16 000 000 жителей и имела одну гавань, замерзающую в течение значительной части года, Архангельск?» А теперь, добавил король, Россия имеет 60 миллионов жителей и в ее руках половина побережья Балтийского и Черного морей. Оскар в этот момент близок был к решению, но хотел получить более крупную награду. Союзники сулят Аландские острова. Но разве может Швеция их удержать, если Финляндия останется за Россией? Мгновенно Грей (даже вопреки этикету прервав речь короля) заявил, что Англия, не колеблясь, отдаст Финляндию шведам. Все это было бы хорошо, но Оскара опять стали одолевать сомнения: во-первых, из Вены граф Буоль сообщил, что он душевно рад действовать заодно с Швецией, но воевать с Россией Австрия еще не намеревается. А во-вторых, становилось ясно, что англичане, в сущности, хотя и не говорят этого прямо, собственно предлагают шведам и французам отвоевать Финляндию у России, а эскадра Непира будет в этом участвовать лишь по мере сил, в остальном же Англия обещает, правда, свое искреннее и горячее сочувствие, но не более того. Но чем меньше реальной помощи собирались англичане оказать Швеции, тем более нетерпеливо и даже раздраженно взывали они к мужеству и национальной чести шведского народа, приглашая его, по временам, чуть ли не к революции против короля Оскара, не настоящего шведа.