Читать книгу - "Тёмный путь - Николай Петрович Вагнер"

Это было гнездо горьких пьяниц, тащивших в кабак всё, что они заработают, и пропивавших этот заработок целым миром.

Мы подъехали, когда солнце уже совсем село и наступали темные сумерки, к избе старосты, которая была крепче и просторнее других.

Перед избой, на небольшой базарной площади, стояло множество телег. К большинству из них были прилажены рогожные кузова – кибитки.

– Что это? – спросил я у сопровождавшего меня парня.

– А это вишь – собирайся… Завтра, значит, чем свет – в путь…

– Куда?..

– А в Сибирь… Так Петр Степаныч указал…

– И не жаль вам бросать родную землю, матушку-кормилицу?

– Ни! Не жалко… Она нас не кормит.

В это время мы вошли в просторную горницу. В красном углу за столом сидел Нерокомский, староста, несколько дряхлых старцев и урядник.

Как только мы вошли в избу, Нерокомский с радостным восклицанием встал и обнял меня.

Признаюсь, я бы не узнал его – до того он постарел и изменился. Волосы почти совсем седые. Спина согнулась. Лицо в морщинах. Только глаза остались прежние, молодые и светлые.

– Вот где привел Бог увидаться, – сказал он. – Садись! Садись! Гостем будешь…

– А меня, Владимир Павлыч, вы не признаете? И с лавки поднялся какой-то господин, в замасленном полушубке, подтянутом ремнем, с красной, несколько опухшей физиономией, немного полыселый и обрюзглый и порядочно пьяный.

– Нет! Не узнаю, – признался я.

– Не узнаете… Александра Павлова Самбунова…

Я вскрикнул, и в то же мгновение Александр обнял меня, причем я заметил, как сильно от него пахло вином…

V

Нерокомский усадил меня подле себя и с обычным ему добродушием расспрашивал о моем житье-бытье за границей.

Я говорил, все присутствующие слушали и молчали. Одни дремали, другие таращили глаза, и все были очевидно под хмельком, о чем уже свидетельствовали две полуведерные бутыли, почти пустые, стоящие на столе.

Вдруг староста резко приподнялся с лавки и начал истово креститься, а за ним и другие старики тоже.

– Ну, прощай, Петр, – сказал он. – До приятного свиданья!.. Завтра, чем свет… – И он икнул.

Все простились поочередно с Нерокомским и все, пошатываясь, вышли вон.

Урядник подошел ко мне.

– Честь имею представиться, ваше благородие… Урядник… Приземкиной волости. – И вслед за этим протянул мне руку. Я пожал ее. – Командирован Его Превосходительством господином Губернатором сопровождать переселенцев до границы губернии. – И он махнул головой по направлению двери и пошатнулся.

– Больше никаких приказаний, Петр Степаныч, не будет? – спросил он.

И неловко поклонившись нам, пошатываясь, вышел.

– Вот!.. Свиньи дурацкие, – заговорил Александр, когда урядник вышел. – Только бы им палку на палке… и бить палкой.

– Полноте, Александр Павлыч! – махнул на него рукой Нерокомский. – Вот он везде так… ругает по-пустому… Чего же больше, скажите, пожалуйста. Сам Губернатор… Сам вошел в положение…

– Саам!.. – передразнил Александр, который в это время сливал поддонки из бутылей. – Наблюл! Наблюдатель!.. Заслышал, что теперь с переселенцами пошла статья, стала волюшка, так и предписал всех беспокойных, голодных и холодных вытурить из губернии… сам!!! – И он залпом выпил остатки вина.

– Ну!.. Опять пошли с вашим пессимизмом, – сказал Нерокомский. – Что не от нас, то дурно, а что от нас, то хорошо; когда это вы расстанетесь с вашими мрачными мыслями.

– Да, видно, никогда, – сказал он, присев на лавку и стараясь свернуть папиросу, но пальцы его не слушались и он плевал и ругался.

– Что же это, – спросил я, – вы не заехали к сестре, в дом отчий?.. Тайком…

– Чего мне к ней заезжать?.. Старался я ее навести на путь истинный… Да… – И он махнул рукой.

– Слушаю вас, смотрю на вас и глазам не верю, – сказал я. – Вы ли это, Александр Павлыч Самбунов?!! Саша, добрый, ласковый!! Как теперь гляжу на вас, на маленького…

– Ну!.. Вы бы еще вспомнили, какой я был во чреве матернем… Чепухородия!!

Он помолчал немного, покачался и опять начал:

– Жизнь умудряет, милостивый государь… Жизнь анафемская… Чтобы ей ни дна ни покрышки!! Битый горшок… и все черепки проклятые болят и ноют… Под Свенцанами наши мужички-солдатики в бок пулю всадили… В Париже (он говорил с ударением на е) за коммуну приговорили к семи смертям… Едва-едва бежал!.. Даже из благословенной Швейцарии, анафемы, выслали… А по-вашему, благословляй жизнь!.. Да чтобы ей пустая попадья… в… – И он выругался пошло и сквернословно.

– Я думаю так, – вмешался Нерокомский. – Каждый устраивает свою жизнь так, как пожелает. Что посеял, то и пожнешь.

Александр исподлобья, свирепо взглянул на него, и пьяные глаза его резко сверкнули.

VI

– Как же я вот до сих пор?.. Сею, сею, а ничего не могу пожать?

– Оттого, что ты сеешь только плевелы.

– Покорнейше благодарю!.. Ну а ты что же выиграл – пшеничный сеятель?

– Выиграл то, что желал, и радуюсь, и благодарю Господа!

– Юродивый!.. Блаженный простец!! – И он допил остатки вина.

– Ты не поверишь, как сердце радуется, – заговорил оживленно Нерокомский, обращаясь ко мне, – когда видишь, что пропаганда твоя приносит плод; у нас тут есть в Костромской губернии села два-три, такие строгие стоики и аскеты… живущие по правде…

– А ты скажи прежде, у кого это – у нас?.. – перебил его Александр.

– Ну, у нас, у вас, не все ли равно.

– Открыл староверов да штундистов, сектантов разных и радуется… дохлятине заскорузлой… таким же фанатикам, как он сам.

– Александр