Читать книгу - "Египтянин - Мика Валтари"

На следующий день я снова греб своими стертыми до крови руками, и гребцы больше не насмехались надо мной, но умоляли прекратить и говорили:

– Ты наш господин, а мы твои рабы. Не греби больше, иначе низ станет верхом и мы начнем ходить вверх ногами и задом наперед! Не надо больше грести, дорогой наш господин Синухе, ты ведь снова задохнешься! Во всем должен быть порядок, и каждому человеку положено свое место, так судили боги, а твое место вовсе не на веслах!

Но до самых Фив я греб вместе с ними, и пищей моею были их хлеб и каша, а питьем – горькое пиво рабов, и с каждым днем я мог грести все дольше, члены мои становились гибче и крепче, и с каждым днем я все больше радовался, замечая, что уже не так задыхаюсь. Однако слуги беспокоились за меня и говорили друг другу:

– Нашего господина, верно, ужалил скорпион, или он сошел с ума – в Ахетатоне все сходят с ума, этим легко заразиться, если не носишь защитного амулета на шее. Нам-то бояться нечего, у нас под платьем припрятан рог Амона!

Но я, разумеется, не был безумен, ибо собирался грести только до Фив и вовсе не имел в виду оставаться гребцом всю жизнь, это занятие показалось мне слишком тяжелым.

И так мы приблизились к Фивам. Еще издалека течение донесло до нас запах города, самый сладкий запах на свете для того, кто родился здесь, ибо в его ноздрях он был слаще мирры! Я велел слугам втереть мне в ладони лечебные мази, омыть и одеть меня в лучшее платье; набедренник, правда, оказался мне велик, ибо после гребли мой живот сильно уменьшился в размере, так что слугам пришлось закалывать одежду на мне булавками. Это повергло их в горестное уныние, и они говорили:

– Господин наш болен, у него совсем не осталось живота, этого дородного признака знатности! Нам придется теперь стыдиться перед слугами других господ, раз у нашего господина пропал живот!

Но я высмеял их и отправил вперед в бывший дом плавильщика меди объявить Мути о своем приезде, поскольку опасался теперь появляться дома без предупреждения. Гребцов я оделил серебром и даже золотом и сказал:

– Ради Атона, подите и наешьтесь так, чтобы животы у вас раздуло, порадуйте ваши сердца сладким пивом, потешьтесь с самыми красивыми фиванскими девушками, ибо Атон – даритель радости, он любит простые утехи и любит бедных больше богатых за то, что их радости безыскусны.

Но после моей речи лица гребцов омрачились, они переминались босыми ногами на палубе, вертели в пальцах золото и серебро и наконец сказали мне:

– Мы не хотим обидеть тебя, господин, но вдруг это серебро и золото проклятые – ты ведь нам говоришь об Атоне! Проклятое серебро мы взять не сможем, оно будет жечь нам руки, и всякий знает, что оно обращается в прах под пальцами!

Они никогда не сказали бы мне такого, если бы я не греб вместе с ними и они бы не доверяли мне. Так что я поспешил успокоить их:

– Идите быстрее и обменяйте все это золото и серебро на пиво, если так велик ваш страх. Но вам не стоит бояться: ни золото, ни серебро не прокляты, вот – по этой печати вы можете видеть, что это старинный чистейший металл, в котором нет медных примесей Ахетатона. Притом замечу вам, что вы сущие глупцы и не догадываетесь о собственном благе, раз боитесь Атона, потому что в нем нет ничего грозного.

Они возразили:

– Мы вовсе не боимся Атона; кто будет бояться бессильного бога! Ты хорошо знаешь, кого мы боимся, господин, хотя мы и не произносим его имени вслух из-за фараона.

Но с меня уже было достаточно, и продолжать пререкаться с ними я не стал. Я отослал их, и они вприпрыжку устремились к пристани, смеясь и горланя свои песни. Мне тоже хотелось бежать вприпрыжку, петь и хохотать во все горло, но все это не подобало моему достоинству, да и голос у меня был хрипловат для пения. Поэтому я просто отправился в «Крокодилий хвост», не в силах сидеть и дожидаться носилок. Вот так после долгой разлуки я снова увиделся с Мерит, и, увидев ее, я не обманулся в своих ожиданиях, ибо в моих глазах она стала еще красивее. Конечно, я должен признать, что любовь, как и всякая страсть, немного искривляет зрение. Мерит была уже не очень молода, зато в своей самой прекрасной летней поре зрелости, она была моим другом, и не было никого в мире, кто был бы мне ближе ее. Увидев меня, она низко поклонилась, воздев руки, но потом подошла ко мне, прикоснулась к моему плечу, к щеке и сказала:

– Синухе, Синухе, что с тобой приключилось! Почему у тебя так ярко блестят глаза и где ты растерял свой живот?!

– Мерит, любимая моя, мои глаза блестят от тоски и любовного жара, а живот растаял от уныния и растерялся по дороге сюда, потому что я очень спешил к тебе, моя сестра и возлюбленная!

Мерит ответила, вытирая глаза:

– Ох, Синухе, насколько ложь слаще правды для того, кто одинок и чья весна миновала! Но с твоим приездом она снова расцветает для меня, и я готова верить старым сказкам, мой друг!

Я не буду больше рассказывать о нашей встрече с Мерит, потому что мне нужно сказать еще о Каптахе. Свой живот он уж точно не растерял, напротив, он стал вальяжнее прежнего и навешивал на себя еще больше украшений: на его шее, запястьях и лодыжках перезванивали обручи и браслеты, а к золотой пластине, скрывавшей пустую глазницу, он велел прикрепить драгоценные камни… Увидев меня, он тотчас зарыдал и завопил от радости:

– Благословен день, приведший моего господина домой!

И тотчас повел меня во внутренние покои, где усадил на мягкие подушки, а Мерит подала нам самые лучшие блюда, какими только потчевал «Крокодилий хвост», и радость наша была велика. Потом Каптах стал отчитываться передо мной и сказал:

– Господин мой Синухе, ты мудрейший из всех людей, ибо ты перехитрил торговцев зерном, которых до сих пор мало кто мог провести и обставить. Ты же прошлой весной своим хитроумием воистину заткнул их за пояс, хотя, может быть, в этом тебе помог наш скарабей! Как ты помнишь, ты повелел мне раздать все твое зерно новопоселенцам на семена и взимать с них лишь меру за меру, а я называл тебя безумцем, ибо для