Читать книгу - "Тайные архивы русских масонов - Дарья Лотарева"

Цель войны — мир. Поэтому весть о победе какой-либо стороны давала масонам надежду на скорый мир, на прекращение военных действий. В письме к Кутузову кн. Н.Н. Трубецкой в 1790 г. писал^[124]: «Ты знаешь, мой друг, мой энтузиазм во всем, касающемся до отечества нашего и, следовательно, не дивись, что я плакал, как баба, от радости, что мы с Швецией помирились: колико же я обрадуюсь, когда турки принуждены будут примириться»; далее он продолжает: «соединим, мой друг, молитвы наши и воззовем к Богу, который сам о себе сказал, что Он есть любовь, да излиет Он любовь в сердца человеческие и да излиет на всех нас мир, который Он обещал даровать всем».

В тяжелое положение ставятся войска при борьбе с так называемым «внутренним врагом». Один масон жаловался своему руководителю Руфу Степанову, что бывают «презатруднительные обстоятельства» в военной службе, например, при насильном отчуждении, по приказанию начальства, от мирных жителей предметов продовольствия, т. е. при реквизициях. Степанов на этот вопрос отвечает, что следует объяснять населению об исхождении этого распоряжения от начальства, в надежде добровольной уступки населения; «главное тут, — пояснял Степанов, — сами не тщетитесь и своей выгоды не наблюдайте, у каждого свое начальство в сердце, ну каково сердце, таково и начальство»; далее он находил, что подобные мысли о сомнении в праве применения насилия над мирными жителями не следует отгонять прочь под видом «опасных»; вообще было бы желательно не причинять зла и воздерживаться от него; это, по мнению Степанова, вполне выполнимо, чему в пример он ставит самого себя: он был склонен к блудодеянию, по его собственному выражению, до исступления, в конце концов победил свою страсть. Нужно, учил Степанов, знать разницу между правдою человеческою и правдою, «еже от Бога». Из всего пространного, в обилии снабженного цитатами из Евангелия рассуждения Степанова^[125] нельзя привести фразы с категорическим запрещением повиноваться начальству при реквизициях; однако общий смысл всего рассуждения ясен: прежде всего нужно служить божескому закону, а потом человеческому; божеский же закон вечно повторяется масонами — это любовь к брату, любовь к ближнему, любовь к человечеству.

По воцарении императора Павла I возникли крестьянские беспорядки. Крестьяне, взволнованные надеждою на получение воли, встали против помещиков. Искры возмущения передавались с места на место, и в загорающемся пожаре испуганные помещики были готовы видеть новую пугачевщину. Масону князю Репнину выпало на долю усмирение поднявшихся крестьян, которое он вел весьма жестоко, расстреливая целые деревни. Как же помирить отзывы некоторых гуманнейших масонов о Репнине, как о человеке прекрасной души, с такими жестокостями? Как, с другой стороны, помирить недоверие к Репнину как к масону, а следовательно, и человеку свободомыслящему, с такими его крупными услугами трону, вплоть до пролития крови бунтовавших крестьян? Репнин был жесток, но современники находили, что он не жесток в достаточной мере, ставили ему это в вину и объясняли это его масонством. Действительно, в приказах по воинским частям и в веденном Репниным журнале замечается некоторое желание избежать кровопролития, и жестокие меры допускаются в случаях исключительных. 16 февраля 1797 г. Репнин излагал в приказе Малороссийскому полку: «Ежели бы, паче всякого чаяния, крестьяне где-либо дерзнули противиться и упорствовать войскам, в таком неожиданном случае войска должны сохранить к себе от народа почтение и уважение и таковых дерзких ослушников наказать и принудить к повиновению силою оружия; но г. полковой командир отвечать за то станет по всей строгости законов, что подобное крайнее действие строгости вынуждено было от него самою последнею необходимостью, т. е. чрез оказание от крестьян дерзкого неуважения к войскам, тоже явного, наглого и упорного сопротивления повелениям гражданским, от войск даваемых, и что прежде сего принужденного поступка истощены были все меры и увещания кротости, дабы ослушники образумились и пришли в повиновение власти». Через неделю последовал приказ тому же полку о том, что нижние чины должны «обывателей не обижать и спокойно живущих отнюдь не притеснять».

В собственном своем журнале Репнин записывает под 5 февраля 1797 г. о состоявшемся по его распоряжению расквартировании воинских частей по деревням Владимирской и Ярославской губерний «для содействия земской полиции самыми кроткими мерами» к успокоению крестьянского населения. Оружие Репнин употреблял как крайнее, по его мнению, средство. Под 25 февраля он пишет в своем дневнике, что для успокоения крестьян кн. В.И. Щербатова он божился, что государь желает их повиновения помещику^[126]. Не являются ли все эти, правда ничтожные, но все же светлые штрихи хотя бы некоторым отголоском тех масонских правил, которые были внушены Репнину при посвящении в масонство? Любопытно, что в хронике «боевых» наград нашей армии имеется след и от экспедиции Репнина: 14 мая 1798 г. был дарован Рижскому мушкетерскому полку (ныне 70 пехотному Рижскому полку) «гренадерский бой», т. е. особый барабанный бой, за успешное усмирение в феврале 1797 г. неповиновавшихся крестьян Орловской губернии^[127]. Здесь же уместно упомянуть, что при допросе Шешковским Новикова^[128] старались выяснить цель и организацию воинских лож, и Шешковский отмечает, что надо достать акты воинской ложи от князя Гагарина или Мелиссино, «ибо если в оных такие же правила есть, какие князю Репнину при вступлении в орден предписаны, то едва ли удобны для воина».

«Отчего сделалась французская революция?» — спрашивает Невзоров князя Голицына в письме к нему. «От неустройства финансов и беспрестанно умножаемых налогов», — отвечает он и продолжает далее: «Признаюсь, что я всегда чувствую отвращение, когда читаю или слышу мысли большей части французских эмигрантов и дворян, которые поносят память доброго Людовика XVI за то, что он во время одного приступа к Версалю ожесточенной и взбунтовавшейся черни не послушался совета некоторых придворных, уговаривавших его приказать стрелять в народ, говорят, что если бы он послушался тех, по мнению их, добрых советов, то бы тем остановилась и кончилась революция. Но разве неизвестно, что во время приступа народа к Бастилии 14 июля 1789 г. из замка сего стреляли, но народ взял его на кулаках и стреляющих растерзал? Разве неизвестно, что при начале революции около Парижа стояло пять-десять тысяч войска под командою маршала Броглио, но когда начали посылать его против взбунтовавшегося народа, то солдаты бросили ружья, говоря, что они не хотят стрелять в своих соотечественников, и их приказу последовали войска во всех французских городах». «Ныне, — пишет Невзоров в конце своего длинного послания, — вытвердили пословицу: Бог милостив, авось либо далее не будет никаких переворотов! Но ведь Бог милостив до всех: и до бедных, и до среднего, и до низкого состояния, а не до одних притеснителей»^[129].