Читать книгу - "Тайная история Владимира Набокова - Андреа Питцер"

1

Путешествие по Черному морю длилось недолго, но за этот срок Владимир Набоков успел понять, что значит быть изгнанником. Пассажиры «Надежды» располагали только тем, что взяли с собой на борт; кормить и поить их никто не собирался. Что ж, все лучше, чем оказаться в захваченном большевиками Севастополе! Кровати и матрацы мгновенно превратились в предметы роскоши. Набоков устроился на скамейке, а его тринадцатилетняя сестра Елена спала на снятой с петель двери. Место их ночлега кишело вшами, а питаться приходилось собачьими галетами. Набоков с отцом по очереди пользовались раскладной резиновой ванной наподобие той, которую Владимир Дмитриевич одиннадцать лет назад брал в тюремную камеру. Сергей, отличавшийся еще большей брезгливостью, взял с собой еще одну ванну и однажды на спор искупался в стакане воды.

Переполненный беженцами Константинополь не спешил принимать очередных русских. Прождав два дня в порту, пассажиры «Надежды» так и не получили разрешения сойти на берег. Корабль направился в Афины. В Пирейской бухте его еще двое суток продержали в карантине. Наконец, в день своего двадцатилетия, Набоков ступил на чужую землю.

За три недели, в течение которых семья приходила в себя в Афинах, Владимир успел завести три романа. Потом была дорога в Марсель, откуда Набоковы поездом выехали на север, в Париж. Здесь, как и в Константинополе, Набоков обнаружил, что внезапно попал в число «подозрительных» и «нежелательных» лиц. Поток русских эмигрантов, успевших перебраться в Европу годом или двумя ранее, произвел не самое лучшее впечатление на коренных жителей, которые стали опасаться, что бежавшие от большевиков переселенцы задержатся у них слишком надолго.

Набокову недвусмысленно указали на его новый статус, когда они с Евгенией Гофельд отправились в ювелирную лавку Картье на улице Рю де ла Пэ. Владимир намеревался продать материнские драгоценности – единственный источник средств к существованию семьи. Но к маю 1919 года за белоэмигрантами закрепилась далеко не лучшая репутация, и приказчики вызвали полицию. Возможно, их смутило великолепие жемчуга Елены Ивановны в сочетании с «невероятным» нарядом ее сына. К счастью, Набокову и Гофельд удалось убедить приказчиков отпустить их до прихода жандармов. Этому жемчугу предстояло кормить Набокова в первые годы его студенчества.

Перебравшись через Ла-Манш, Владимир Дмитриевич осел в Англии. Он мучительно размышлял о том, что противопоставить успехам Ленина и Троцкого и как убедить Англию расширить союзное вторжение в Россию. Написал очерк о погромах на юге России, утверждая, будто бесчинства в основном творили красные, тогда как офицеры Добровольческой армии делали все, чтобы их остановить. Остальные аргументы были направлены на опровержение пресловутого тождества между большевизмом и еврейством, незаметно просочившегося и в его собственные статьи. Соглашаясь, что среди лидеров большевистского движения много евреев, В. Д. Набоков категорически не соглашался с утверждением, что большевики представляют весь еврейский народ, и призывал еврейскую общину России присоединяться к борьбе за русскую демократию.

В Лондоне Владимир Дмитриевич вместе с одно-партийцем Павлом Милюковым основал англоязычный журнал «Новая Россия» (The New Russia), на финансирование которого ушла очередная порция драгоценностей жены.

Осенью Владимир Набоков поступил в Тринити-колледж Кембриджского университета. Чтобы не сдавать вступительных экзаменов, он предъявил комиссии аттестат своего бывшего тенишевского одноклассника Самуила Розова (как полагают исследователи, без злого умысла – просто чтобы показать, что у них с Розовым были одинаковые оценки). Сергея отправили в Оксфорд, но он там не прижился и уже в следующем семестре присоединился к брату в Кембридже. Набоков начал с естественных наук, Сергей – с французской литературы. После перевода Сергея из Оксфорда в Кембридж Владимир, который все явственнее ощущал себя писателем, тоже переключился на литературу.

В Кембридже братья явно сблизились. Немало времени они проводили на теннисном корте: Владимир был атлетичнее, однако левша Сергей, несмотря на слабую подачу и отсутствующий бэкхенд, ловко отбивал мячи соперника. Сравнивая братьев, их общая приятельница тех лет в воспоминаниях называла Владимира обольстителем со «злобной ноткой в голосе», а Сергея – белокурым денди с падающей на глаза прядью, который ходил на премьеры Дягилевского русского балета в «развевающейся театральной накидке, держа в руках трость с набалдашником».