Читать книгу - "1000 ночных вылетов - Константин Михаленко"

— Фамилия, имя, отчество? — спрашивает Руднев. Опять невольно оглядываюсь. У двери все тот же одинокий солдат. Значит, вопрос задан мне.

— Вы сами прекрасно знаете, не так ли?

— Здесь вопросы задаю я! Ваша фамилия, имя, отчество?

— Слушайте, Руднев, перестаньте валять ваньку.

— Встать!

Я поднимаюсь со стула.

— Повторяю! Здесь вопросы задаю только я! Сдать оружие! Я демонстративно засовываю руки в карманы брюк. Продолжаю молчать.

— Товарищ боец! Приказываю обезоружить! Солдат тяжко вздыхает рядом со мной и стучит о пол прикладом винтовки.

— Сдавай, старшина.

Отстегиваю ремень и отдаю его вместе с пистолетом солдату. Он передает его Рудневу, тот достает пистолет, вынимает из него обойму и тщательно пересчитывает патроны. Пересчитав, опускает пистолет в ящик стола, а мне возвращает ремень.

— Садитесь! Рассказывайте, с каким заданием прибыли, кто вас послал?

— Откуда прибыл? Какое задание?

— Молчать! Отвечать только на вопросы! С каким заданием прибыл? Сколько тебе заплатила немецкая разведка? Как думал осуществлять связь?

У меня вертится на языке одно-единственное слово — «дурак»! Но, кажется, если произнесу его, я не окажусь в выигрыше. Уж лучше молчать. И я молчу.

— С каким заданием прибыл?.. — монотонно бубнит Руднев и что-то пишет на отдельных листочках бумаги.

Еще со студенческих лет во мне выработалось умение в случае необходимости отключать свой слух. Я могу внимательно глядеть в глаза собеседника, но, если разговор мне неприятен, мой слух изолируют спасительные заслонки, и тогда я могу думать о чем угодно, продолжая изредка кивать головой или поддакивать. И теперь я, отключив слух, только думаю. О, если бы Руднев мог узнать мои мысли!..

И снова:

«Чистосердечное признание облегчит твою участь.

С каким заданием прибыл?

Признавайся. Иначе расстрел.

Какую задачу поставила немецкая разведка?

Признавайся!..

Молчание усугубляет твою вину!

Говори всю правду!»

И так до утра.

* * *

Сегодня при моем появлении в общежитии штурман Шмаков недвусмысленно произнес:

— Почему мы должны терпеть шпиона?

Не знаю, кто влепил ему пощечину — Василий Вильчевский или Николай Пивень, но мне стало понятно, что клеймо «шпиона» пристало прочно. Что делать? Как доказать свою невиновность? И почему я должен доказывать? Почему требует доказательств заведомая ложь? Почему донос считается неоспоримым фактом?

— Возьми партизанскую справку и покажи ее Рудневу, — советует Маслов.

— «Филькину грамоту»? — Я горько усмехаюсь. — Вряд ли поможет. Еще обвинит в незаконном присвоении воинского звания.

— А ты объясни, почему нас назвали майорами.

— Нет, Руднев не способен это понять. Может, попробуем вместе? Ты и Лыга?

— Я уже был у него, — говорит Маслов.

— Сам ходил?

— Приглашал…

— Тоже пришлось доказывать свое алиби?

— Нет… Это сделали вы с Лыгой, подтвердив каждый день моего пребывания за линией фронта. Вы же меня и отправили…

— Ну, а ты? Ты поможешь?

— Думаешь, он поверит мне? Ведь я улетел раньше… А что было потом?

— Значит, и ты сомневаешься?

— Дурак! Ему нужны доказательства! Доказательства, понимаешь? Где я их возьму?

— Негде… А ты, Лыга? Мы улетели вместе. Ты-то ведь можешь подтвердить каждый мой шаг.

— Не каждый. Ты куда-то отлучался.

— «Куда-то!..» На аэродром! Встречал и провожал самолеты! Упрашивал начальника авиации отправить сначала Федю, потом нас обоих! Ну, подтвердишь?

— А вспомни листовку… Я член партии и не могу ничего скрывать.

— Скрывать?! Вспомнил листовку?.. Сегодня ночью меня опять вызовет Руднев, и уж я ему скажу… Скажу, что младший техник-лейтенант Лыга встречался в немецком тылу с Гитлером!

— Глупо! Неприкрытая ложь!

— А ты попробуй, докажи! Чем глупее, тем правдоподобней…

Я еще пытаюсь шутить… Как доказать, что я не верблюд, что моя покойная бабушка не побочная дочь кайзера Вильгельма, дедушка не руководитель сигуранцы, а я все же не немецкий шпион?!

Что же мне делать?

С этим я пошел к комиссару полка. Я рассказал ему все: про себя, про Федора и Лыгу, про листовку и «филькину грамоту», про каждый день, проведенный там, в тылу у врага, и про Руднева…

Ничего не ответил комиссар, ничего не пообещал, только сжал мои плечи тяжелыми ладонями бывшего шахтера и заглянул в глаза. Внимательно и немного грустно. Да и что мог ответить мне комиссар Терещенко? Я и сам считал, что в такое тяжелое время лучше заподозрить десяток невинных, чем пропустить в ряды армии одного настоящего шпиона, одного предателя…

Ночью, как обычно, пришел солдат-посыльный:

— На допрос, старшина!..

— Послушай, скажи Рудневу, пусть катится к черту! И сам иди…

— Не могу. Старший лейтенант опять прикажут…

— К черту! Понял? К черту!

Я упал на койку, закрыл голову подушкой и, кажется, впал в какое-то забытье. Меня вернуло к действительности чье-то прикосновение:

— Вы больны, товарищ старшина?

Я отбросил подушку и открыл глаза. Возле моей койки стоял командир полка.

— Вас не было вечером на построении, — продолжал он. — Почему?

— И не только вчера, товарищ капитан. Вы сами все знаете…

— Я знаю, что вас не было в строю! Потрудитесь сегодня не опаздывать!

— Есть, товарищ командир!

Командир поворачивается и идет мимо коек к выходу. Я срываюсь с койки и догоняю его уже около двери, говорю с признательностью:

— Анатолий Александрович! Спасибо!.. Он проводит ладонью по моим непричесанным вихрам:

— Эх ты!..

Вечером я стою в строю вместе со всеми, слушаю слова боевого приказа и незаметным движением поправляю на ремне пистолет, который час назад принес все тот же солдат-посыльный.

А вскоре, после одного из боевых вылетов, я приношу парторгу эскадрильи заявление о вступлении в партию. Первую рекомендацию мне дает комиссар полка. А вторую… Вторую написал старший лейтенант Руднев! Позже у меня будет возможность убедиться в том, что он храбрый офицер, весьма выдержанный и умный человек. Наделенный наблюдательностью и проницательностью, обладающий способностью к аналитическому мышлению и смелым обобщениям, он сумел обезвредить не одного настоящего шпиона.