Читать книгу - "Орден СС. Иезуиты империи. О чем не принято говорить - Сергей Кормилицын"

Геринг Герман Вильгельм (1893–1946) – политический, государственный и военный деятель Третьего рейха. В Первую мировую – летчик-истребитель. С 1922 г. – член НСДАП, с 1923 г. – верховный руководитель СА. Участник «Пивного путча» 1923 г. С 1928 г. – депутат рейхстага от НСДАП. С 1935 г. – главнокомандующий военно-воздушных сил Третьего рейха. С 1938 г. – заместитель Адольфа Гитлера в Совете министров по обороне рейха. Страстный коллекционер предметов искусства. Коллекцию собирал из фондов музеев захваченных Германией стран. В апреле 1945 г. попытался возглавить гибнущий Третий рейх, но был обвинен в измене и арестован. 8 мая 1945 г. попал в руки американских солдат. На Нюрнбергском процессе против главных военных преступников был приговорен к смертной казни через повешение. За 2 часа до казни покончил с собой, отравившись цианистым калием.

Однако вернемся к той самой многоходовой интриге, о которой мы уже начинали говорить. Первым шагом ее было приведение Германии к присяге. Нет, разумеется, не на верность Гитлеру и НСДАП: действовать столь прямолинейно было на ту пору просто невозможно. Однако цель ее была примерно такой же – усилить позиции партии. Гинденбург был в полном восторге от такой затеи: ему, человеку военному, принесение присяги на верность отечеству не понравиться не могло. Тем более что и формулировка клятвы была благороднее некуда. Так, солдаты и офицеры рейхсвера произносили следующий текст: «Я приношу перед Богом эту святую клятву: я готов верно и честно служить моему народу и Отечеству и в любое время пожертвовать собой». А государственные служащие, которых по-хорошему набиралось едва ли не пол-Германии, потому как к этой категории относились не только государственные чиновники (а бюрократический аппарат в Германской империи был велик и разветвлен чрезвычайно), но и врачи, учителя и даже землемеры, должны были произнести «гражданский» вариант присяги: «Я клянусь: я буду хранить верность народу и Отечеству, уважать конституцию и законы, добросовестно выполнять мои обязанности, да поможет мне в этом Бог».[16]

Все, казалось бы, вполне безобидно и в должной мере патриотично. Что, скажите на милость, может вызвать меньше подозрений, чем клятва верности своему народу и своей стране? Не государству, заметьте, а именно родине. Гитлер был слишком умен или, в качестве варианта, имел слишком хороших советников, чтобы совсем уж явно демонстрировать свои намерения. Все было продумано гораздо тоньше. Закон, который расставил все по местам, завершая первую часть интриги, был проведен в жизнь вскоре после завершения акции с клятвой верности. Назывался он «законом о защите единства партии и государства». Уже, что характерно, одной-единственной партии, причем даже не нужно было уточнять какой. Его параграфы утверждали НСДАП в качестве силы, неразрывно связанной с германским государством, явлением, без которого и Германию-то себе не представить. Следствие же этого документа было простым донельзя: если кто-либо, присягнув на верность Германии, решится выступить против правящей национал-социалистической партии, его можно рассматривать как изменника. Как предателя интересов родной страны, словом или деянием покусившегося на «ведущую и движущую силу государства». Собственно, с момента принятия этого нормативного акта немцы и попались в ловушку – оказались связанными собственными представлениями о чести и верности. Как говорится, дальнейшее – не загадка.

Дождавшись смерти престарелого президента, Адольф Гитлер оказался его единственным наследником. Конечно, это потребовало недюжинных усилий: нужно было заставить весь мир поверить в законность превращения еще вчера демократической Германии в страну с практически единовластным правлением. Однако для нас, коли уж мы стараемся уяснить для себя причины верности немцев Гитлеру и его режиму, интересен даже не сам момент закрепления у власти «вождя германского народа и имперского канцлера Германии», а то, что последовало сразу за этим.

Власть была у национал-социалистов в руках, нужно было лишь не упустить ее. Теперь, когда Пауль фон Гинденбург покинул сей грешный мир, у них, конечно, были полностью развязаны руки, но зато исчезло прекрасное прикрытие – всенародный любимец правитель, от имени и с благословения которого можно было творить практически все, что заблагорассудится. Теперь приходилось править самим, без прежнего прикрытия. С одной стороны, это означало практически полную безнаказанность, а с другой – необходимость в полной мере нести ответственность за каждое принятое решение. Руководители НСДАП хорошо понимали, что впереди у них целый список непопулярных мер, таких, что могут встретить противодействие даже среди весьма лояльно настроенных подданных, а посему – сделали еще один, завершающий шаг в своей многоходовке.

20 августа 1934 года, практически через две недели после смерти Пауля фон Гинденбурга, они приняли закон, изменявший формулировку присяги в соответствии с интересами партии. Процедуру клятвы на верность, согласно ему, полагалось повторить. Только теперь присягали на верность уже не народу и отечеству, а Адольфу Гитлеру лично. Военнослужащие произносили текст, полностью раскрывающий планы нового режима: «Я приношу перед Богом эту святую клятву: я клянусь безоговорочно подчиняться вождю Германской империи и народа, верховному главнокомандующему вооруженных сил Адольфу Гитлеру и, как храбрый солдат, всегда готов пожертвовать собой». Подобная формула была разработана и для государственных служащих: «Я клянусь: я буду верен и послушен вождю Германской империи и народа Адольфу Гитлеру, уважать законы и добросовестно выполнять мои служебные обязанности, да поможет мне в этом Бог».[17]В верности Гитлеру клялись члены партии и СС, имперские министры, члены правительств отдельных земель, военные, чиновники, врачи, учителя, полицейские и даже члены гитлерюгенда, молодежной организации, созданной при НСДАП подобно тому, как при РСДРП(б) были созданы пионерия и ВЛКСМ. Это была львиная доля граждан рейха. Для каждой категории, даже для десятилетних ребятишек, членов младших отделений гитлерюгенда, была разработана своя формулировка присяги. Например, такая: «Я обещаю все время исполнять мой долг в Гитлерюгенде с любовью и верностью Фюреру, да поможет мне в этом Бог».[18]

Нарушение клятвы противоречило германскому национальному характеру, поэтому немцы, принесшие ее, и на деле были верны своему вождю. Можно было и отказаться, не приносить присягу. Но это означало, во-первых, в полном смысле слова сломать себе жизнь: будучи нелояльным к правящей партии, оставаться на сколько-нибудь значимых позициях в обществе было невозможно. А во-вторых, подобная нелояльность привлекла бы к «отказнику» интерес соответствующих «компетентных органов», что, как показывает практика не только в Германии, но и в СССР, ничем хорошим никогда не заканчивалось.