Читать книгу - "Киммерийский закат - Богдан Сушинский"

Главный идеолог партии в очередной раз успокоил Банникова и резким жестом усмирил полковника Бурова, чтобы вновь обратить свой взор на генсек-президента. И не существовало слов, которыми он мог бы выразить все то, чем преисполнен был этот взгляд.

Однако первым все же заговорил член Политбюро Вальяжнин.

— Поймите, Владимир Андреевич, существуют ситуации, при которых варианты не предусмотрены. Сейчас мы в одном из таких исторических тупиков. Поскольку в этот роковой для страны час вы решительно отказались принимать на себя ответственность за ее судьбу, за вами — последний ход.

— …И тоже роковой, — проворчал Дробин. — Так уж ложится ваша карта.

Еще несколько минут назад ему, руководителю аппарата Президента, казалось, что основной диалог с Русаковым состоится именно у него, как человека наиболее приближенного по службе. Исходя из этого, его и включали в состав «доросской группы». Но теперь Дробин явственно чувствовал, что инициатива постепенно переходит к Банникову и Вальяжнину.

— Ну, знаете ли, — по-дирижерски, обеими руками, принялся жестикулировать генсек-президент, — это еще надо посмотреть, как и для кого в судьбоносное время эта карта ляжет.

— Ваш гражданский и партийный долг, — в свою очередь, входил в охотничий раж Вальяжнин, — передать свои полномочия вице-президенту Ненашеву, как это, собственно, и предусмотрено Конституцией, и подать заявление об отставке… Мы считаем, что иного решения просто быть не может. И ничего другого от вас не требуется. Понятно, что без достойной должности вас не оставят.

— «Мы»?! Кто это «мы»?! — вновь завелся Русаков. — От чьего имени вы говорите? Кто принял решение о том, что я должен подать в отставку? Кто вообще, в принципе, имеет право решать подобные вопросы?! Для начала, назовите людей, которые уполномочили вас на эти переговоры и приняли решение о моей отставке.

Вальяжнин почему-то оглянулся на Банникова, но тот сидел с солдафонской непроницаемостью на лице, одинаково готовый и к тому, чтобы вновь наброситься на Президента с казарменным матом, и к тому, чтобы попросту подняться и уйти. Единственно, к чему он совершенно не был готов, так это к ответу на простой, словно потертая портупея взводного, вопрос: «Кто же все-таки это решил, — что Президент должен подать в отставку?», заданный вконец разболтавшимся, словно заумствующий новобранец, Русаковым.

— Я бы еще мог понять, если бы об этом со мной говорили Председатель Верховного Совета, министр обороны, председатель госбезопасности, — все увереннее парировал генсек-президент. — Кстати, где они? Почему не прилетели эти товарищи?

— Да какое это имеет значение, где они сейчас находятся?! — взревел Банников. — Мы-то здесь! И от чьего имени, по вашему мнению, мы говорим?! От своего, что ли?! Конечно, от своего — тоже, но надо же понимать…

— Его, видите ли, наш ранг не устраивает, — глухо возмутился Вальяжнин. — Кстати, хочу напомнить вам, господин Русаков, — употребил он это свое «господин», словно перчатку в лицо швырнул, — что перед вами — член Политбюро.

— Мне же почему-то кажется, что передо мной — очередной экземпляр кадровой недоработки, — решил Русаков, что терять ему больше нечего и что самое время, в свою очередь, напомнить всем присутствующим «кто есть ху». — Причем самый убедительный ее пример.

— Не думайте, что я оскорблюсь и уйду, не добившись своего, — огрызнулся Вальяжнин. — Подпишете вы в конце концов указ о введении чрезвычайного положения?!