Читать книгу - "Наполеон. Как стать великим - Алексей Щербаков"

Возвращение Наполеона во Францию превратилось в триумфальное шествие. Восторженные толпы приветствовали его на всем пути до Парижа. Песни, цветы, торжественные процессии, напыщенные речи… В общем, «кричали женщины «ура» и в воздух чепчики бросали». В Париже продолжилось то же самое. Наполеон был героем дня, звездой первой величины. Все мечтали с ним познакомиться, все хотели выказать ему свое внимание. Именно тогда он получил награду, которую до конца своих дней считал самой дорогой в жизни. 25 декабря Национальный Институт — французский аналог нашей Академии наук — избрал его в число «бессмертных». В переводе на современные понятия — присвоил ему звание академика. Впрочем, сказать так — не совсем точно. Награда, которой почтили Наполеона ученые, была куда выше. Во французском Национальном Институте того времени не существовало «почетных академиков», к тому же число «бессмертных» было строго фиксированным. Тогдашняя научная элита держала голову очень высоко, ученые и в самом деле полагали себя эдакими небожителями. Кого попало в свои ряды они не принимали. И вот теперь… Наполеон был искренне растроган этим выбором ученых. Он писал в благодарственном письме: «Голосование выдающихся ученых, составляющих Институт, оказало мне честь. Я сознаю, что раньше, чем стану равным им, мне еще долго придется быть их учеником».

В этом было не так уж много позы. Как уже упоминалось, Наполеон был одним из самых образованных людей своего времени. И уже хотя бы поэтому искренне уважал науку. Поэтому высшее научное звание и стало для него лучшим подарком. Даже в приказах по армии он подписывался: «Бонапарт, член Института, командующий армией». То есть свое научное звание он ставил даже выше военной должности.

Наполеон аккуратно посещал научные заседания. И беседы с видными учеными доставляли ему истинное удовольствие. Да тут и было с кем поговорить. Лагранж, Лаплас, Бертолле. Эти имена всплывут в памяти у любого читателя, имеющего высшее техническое образование.

Уж если зашла речь о науке, стоит заметить вот что. Наполеон очень ценил настоящих ученых. В своих походах по Африке, к примеру, он тащил со своими войсками и всячески оберегал ученых-египтологов. С которых, собственно, и началось настоящее исследование египетской культуры. Он уважал также математиков, физиков, химиков, астрономов. Которым старался создать все возможности для работы. А вот кого терпеть не мог, так это тех, кого в научной среде называют представителями «болтологических наук». Социологов, психологов, «экономистов»… Тогда они тоже имелись в большом количестве. Хоть и назывались по-другому. Но, в отличие от современных государственных лидеров, у Наполеона хватало ума посылать эту публику куда подальше.

Однако если с наукой у Наполеона дружба удалась, то с культурой получилось несколько сложнее. На одном из приемов он столкнулся с госпожой Жермен де Сталь. Сейчас это имя на слуху не у многих. А тогда она была, что называется, знаковой фигурой. Эта средней руки писательница была одной из основательниц феминизма. В своем салоне, куда она приглашала всех заметных людей, госпожа де Сталь пыталась быть законодательницей общественного мнения. По взглядам она была весьма похожа на недавних наших «демократов». Главное — свобода слова и прочего. А там хоть трава не расти. Подобных граждан в Париже, среди тамошней «интеллигенции», было множество. Мозгов у них было так же мало, как и у их нынешних российских собратьев. Но они постоянно твердили госпоже де Сталь, что она — самая умная женщина. И она в это поверила.

Так вот, на приеме она подошла Наполеону и сказала:

— Я хотела вас спросить, какую из женщин, ныне здравствующих или ранее живших, вы назвали бы первой женщиной в мире?

Тетка явно набивалась на комплимент. Но уж кого Наполеон терпеть не мог, так это феминисток. Особенно тех, которые лезут в политику. Поэтому он ответил просто:

— Ту, сударыня, которая сделала больше всего детей.

Обида была смертельной. С тех пор Наполеон приобрел в лице де Сталь врага. И когда он уже был императором, она попыталась играть роль «духовной оппозиции». Наполеон выслал де Сталь из Франции. Надоела. А она впоследствии собрала немалые моральные дивиденды, изображая из себя «жертву режима».

Чтобы уж кончить с личными делами Наполеона, упомянуем о Жозефине. На фоне триумфа мужа пышным цветом расцвела ее главная страсть — любовь к светским тусовкам и прочим подобным затеям. Все это вскружило женщине голову донельзя. Впрочем, Наполеон, видимо, полагал, что так и надо. Чем еще, по его мнению, должна интересоваться женщина?

Кстати, все сказанное отнюдь не значит, что Наполеон был сухим прагматиком — из тех, которые считают искусство ерундой. Итальянские музыканты поражались, как тонко он разбирается в музыке. Впоследствии, уже будучи императором, он отложил все дела, чтобы встретиться с Гете. Грозный император почтительно беседовал с мэтром несколько часов.

После возвращения из Италии были у Наполеона кроме светских развлечений и научных занятий и более серьезные дела. Отношения с Директорией становились все хуже и хуже. Хотя внешне все обстояло хорошо. Его назначили командующим «английской армией», которая должна была воевать с Британией.

Может возникнуть вопрос: а на кой черт вообще Наполеону нужно было лезть в эти политические дрязги? Всякие слова вроде «жажды власти» ничего не объясняют. Никаких идей фикс, вроде «нового мирового порядка», у него не было. Особой любви к Франции — тоже. Но, видимо, так уж устроен человек, что стремится к максимальной самореализации. А тут путается под ногами какая-то сволочь, которая мешает развернуться. «Я не умею повиноваться», — говорил он в штабе в Италии. Да ведь и в наше время множество людей тратит огромные усилия, а порой и рискует жизнью, чтобы встать во главе дела. Будь то мафия или корпорация. Опять же — характер азартного игрока. Взять главный приз. Чем плохо?

Пора было разбираться с Баррасом и компанией. Но как? Наполеон сделал попытку войти в большую политику с парадного хода: сторонники попытались пропихнуть его в члены Директории. Не вышло. Впрочем, думается, это и не могло кончиться удачей. Потому что в таком случае Бонапарту предстояла долгая и нудная политическая возня и многоходовые интриги. А Наполеон — не Сталин, который пришел к власти именно таким образом. Бонапарт предпочитал более короткие пути. И путь такой был один — переворот.

В то время плод сей еще не созрел. Французы еще сохраняли веру в принесенные революцией «демократические ценности». Хотя с 1793 года, с начала якобинской диктатуры, никакой демократией во Франции и не пахло, люди еще продолжали верить, что могут сами выбрать хорошее правительство. Переворот же, без поддержки или даже при равнодушии населения, обречен на неудачу. Да и Наполеон пока все-таки был просто героем дня. Он прекрасно понимал цену славы.

— В Париже ни о чем не сохраняют длительных воспоминаний. Если я останусь здесь, то все потеряно. В этом великом Вавилоне одна слава заменяет другую: достаточно было бы увидеть меня три раза в театре, как на меня перестали бы смотреть, — бросил он как-то одному из своих приближенных.