Читать книгу - "Одинокая ласточка - Чжан Лин"

потащила ее на плантацию. Мама обернулась, увидела, что некоторые женщины расходятся, и запаниковала еще сильнее.

– Не волнуйтесь, тетя, они ушли, чтобы побольше народу позвать, – сказала А-янь.

И в самом деле спустя четверть часа женщины вернулись, приведя с собой новых работниц.

Чай семьи Яо продавался по разумной цене, при этом он не относился к чаям высшего сорта, тем, что собирают по принципу “одна почка, один лист”, папа разрешал срывать побеги с одной почкой и двумя листьями. За все эти годы плантация Яо обзавелась постоянными покупателями, нам служило наше доброе имя. Когда-то и нам попадались нерадивые сборщицы, срывавшие иногда побеги с тремя, четырьмя листьями, даже чайные стебли. Тех, кого папа ловил на халтуре, он выпроваживал. Хотя чай в деревне растили многие и в чайный сезон сборщица всегда могла найти где подработать, никому не хотелось уходить от Яо, потому что они платили больше других и рисом кормили от души, еще и суп с яйцом и салом на обед варили. Правила все знали, без лишних слов женщины взялись за дело.

Собирать чай А-янь научилась тогда же, когда научилась ходить, и если другие срывали побеги одной рукой, то она сразу двумя. А-янь не смотрела на куст, у ее пальцев были собственные глаза. Эти глаза направляли ее руки, и пальцы-змейки шуршали между ветками, зная, когда им сновать, когда замирать, когда рвать. Два пальца, указательный и большой, вытягивались и сгибались – и чайный побег падал в бамбуковую корзину.

Глаза на пальцах трудились вовсю, глаза на лице тоже не бездельничали. Прежде за работой взгляд А-янь скользил по сторонам, подмечая новые наряды, в которые облачились бабочки, новые цветы, которыми украсили свои шпильки шэянки, спустившиеся с гор к реке, чтобы выстирать одежду. Но на сей раз от глаз не было никакого толку. Бабочки промокли под дождем и попрятались среди веток, там, где их было не видать; цветы на склонах и теперь цвели, но все они потускнели. Для девочки, которая потеряла отца, в мире не остается красок.

Сегодня они непременно соберут больше, чем обычно. А-янь все обдумала, еще когда раздавала корзины. Раньше платили по дням, то есть не учитывали, насколько сборщицы расторопны, так что они всегда могли найти способ работать поменьше. Конечно, им и сейчас никто не мешал лениться, но отныне “работать поменьше” превращалось в “заработать поменьше”. Набитая доверху бамбуковая корзина весила двадцать цзиней. Если считать по весу, оплата за день увеличится всего на несколько медяков, зато они уложатся не в пять дней, а в четыре. Одна беда: шел дождь, чайные листья потяжелели от влаги, а значит, А-янь грозил какой-никакой убыток. Перед взвешиванием надо не забыть слить воду через сито.

Мало-помалу дождь стих, тучи раскололись на черепичные плитки, черепичные плитки превратились в рыбьи чешуйки, рыбьи чешуйки подхватил и унес ветер, и небо вдруг прояснилось, а на чайных кустах засверкали жемчужины. Стоял сезон Цинмин, но солнце припекало совсем по-летнему, как на Праздник драконьих лодок, – казалось, будто прошло не два часа, а два месяца. А-янь сняла соломенный плащ и коническую шляпу, потянулась к косе, чтобы ее поправить, но вспомнила, что косы у нее больше нет, вместо нее теперь белая траурная повязка.

Я прохлаждался в теньке под кустом. Пока что я мог отдыхать, я “заступал на смену” после А-янь. В такую жару и при высокой влажности чайным листьям нельзя залеживаться, иначе они краснеют. Мне предстояло и раскладывать чай, и обжаривать его, и скручивать – судя по всему, впереди была бессонная ночь.

Заполнив к полудню корзины, сборщицы отправились к Яо – отнести чай, а заодно перевести дух и пообедать. Они шли мимо разрушенных японцами домов. От некоторых осталось лишь полстены, кое-где уцелели ворота. Где полыхал огонь, теперь было черным-черно, а там, куда он не добрался, края свисающих балок белели, точно старые кости. Почти все владельцы уже переехали, перебрались к родне, только одной семье некуда было деваться, и эти люди так и жили среди руин. Из битых кирпичей мать соорудила очаг, голые дети кутались в обугленное, выхваченное из огня одеяло и ждали, пока сварится батат.

Рядом с матерью, пытаясь завязать разговор, топтался Плешивый. Видя, что ей не до него, он подобрал палку и принялся ворошить обломки.

От ходьбы с корзинами за спиной сборщицы взмокли. Они стянули головные платки и начали ими обмахиваться. Плешивый углядел мою маму и встал, чтобы поздороваться с ней.

– Тетушка, ну, как я голосил? Не подвел вас, а? Я когда пел про дядю А-цюаня – особенно старался, ох и долго потом горло болело.

Это он клянчил деньги. У мамы от его слов покраснели глаза, она задрала край одежды и утерла слезы.

– Плешивый, у тебя вообще сердце есть? – возмутилась одна из женщин. – Ты что, не понимаешь, каково человеку такое слушать?

Плешивый зажал себе рот.

– Ой, дурак, дурак, я ж совсем не то хотел сказать!

Он отступил на шаг, склонил голову набок, присмотрелся к А-янь, которая стояла за спиной у моей мамы, и ахнул:

– А-янь, ты отрезала косу? В городе все девушки ходят с короткими стрижками, новая мода.

А-янь густо покраснела.

– Плешивый, а когда это ты был в городе? – поддела его сборщица. – Во сне, что ли?

Все засмеялись.

Плешивый топнул ногой.

– А ты не гляди на других свысока! Я еще побываю в городе! На что спорим?

– Плешивый, ты ж еще молодой, сильный, – вздохнула мама. – Пока собирают чай, везде нужны рабочие руки, вот чего бы не найти себе дело? Только и знаешь, что языком молоть.

– Ах, тетушка, одна вы меня жалеете! Верно вы говорите, верно! – нагло поддакнул Плешивый.

Женщины завздыхали. Какой хороший был человек – дядя Ян, видать, что-то он натворил в прошлой жизни, раз у него вырос такой бесстыжий приемыш.

А-янь издалека учуяла запах свиных шкварок, и в животе у нее громко заурчало. Ее мама уже давно все приготовила. В чайный сезон она неизменно тушила рис со шкварками, приговаривая, что это самая сытная еда в мире.

Донеся корзины до дома Яо, женщины опустошили их, разобрали чашки с рисом. В доме стало людно, столов и стульев на всех не хватало, пришлось кучковаться на полу, на корточках. Но А-янь не могла присоединиться к остальным, сперва ей нужно было принять работу, взвесить чай. Наконец все было готово, А-янь села обедать, но оказалось, что у нее нет сил поднять чашку. Каждый год во время чайного сезона все трудились в поте лица, но А-янь