Читать книгу - "В Одессу на майские. Некурортный роман - Ирина Викторовна Буторина"

ответил брату Пётр и уже вдогонку спросил: — А первомайская демонстрация в городе будет? Давно я на демонстрации не был, а пацаном очень любил ходить с родителями на парады.

— Скорее всего, будет, по крайней мере митинг, — ответил Сашка, стоя в проёме двери. — Собирались пройти коммунисты, ветераны и мы, куликовцы. Надо этим майданутым показать солидарность одесситов. Правда, вряд ли будет много народа. Все на дачах. Матушка рассказывала, что в советские времена, чтобы собрать народ на первомайскую демонстрацию, местные власти даже пригородные автобусы отменяли, чтобы люди не разъезжались помидоры сажать. Теперь никто никого никуда не загоняет, кто придёт, тот и придёт. Спокойной ночи, — сказал он и плотно закрыл за собой двери.

Впервые за два года общения Пека и Ира остались одни в большой комнате на огромной кровати. Это была не скрипучая кровать в общаге с растянутой практически до пола сеткой или узкая койка в летнем лагере. Здесь не надо вздрагивать от криков шумных соседей-студентов, выясняющих что-то за дверью комнаты, не надо постоянно смотреть на часы, чтобы не пропустить время, когда Глеб с Татьяной или кто-то один из них должен вернуться в общагу, здесь не надо было нервничать от невыносимого скрипа кровати. Именно здесь Ирина наконец-то расслабилась, и её разомлевшее от вина тело непрерывно хотело любви. Когда же оно вдруг налилось каким-то не испытанным ранее ощущением, наполнившим каждую клеточку необъяснимым наслаждением, она не смогла сдержать рвавшийся наружу стон. Вот оно то, о чем постоянно спрашивал Пека, когда интересовался после каждой близости: «Тебе хорошо?» Вот то, о чем болтают подружки на переменках, уверенные, что она тоже всё понимает. Вот то, о чем пишут на разных специфических сайтах. Вот то, что невозможно описать словами, надо только испытать.

— Мне хорошо! — изменившимся грудным голосом сказала Ира, не дожидаясь традиционного вопроса Пеки. — Мне очень хорошо!

Потом они долго лежали на белой, влажной от пота простыне, постеленной заботливой тётей Галей, разглядывая друг друга в неярком свете ночника.

— Ты очень красивая, ты самая красивая на всём белом свете, — шептал Пека. — Ты очень похожа на Барби. У тебя такие же плавные изгибы тела, — проводил он ладонью по бёдрам и ногам подружки, — у тебя совершенно удивительная грудь, как две перевёрнутые пиалки, случайно примостившиеся на твоём точёном теле.

— Нет, это ты у меня самый красивый, — вторила ему Ириска, — ты очень похож на Трубадура из мультфильма «Бременские музыканты», в которого я была влюблена в детстве. У тебя такие же широкие плечи, длинные ноги и тонкая талия. Мне нравится гладить твоё крепкое тело. Оно как будто сделано из какого-то прочного нового наноматериала, название которому ещё не придумали, — тихонько говорила Ира, целуя тугие плечи и грудь любимого.

Потом они ещё несколько раз принимались ласкать друг друга, ловя отражение своей страсти в зеркале старенького шифоньера, стоящего рядом с кроватью. Уснули влюблённые только тогда, когда в узкую щель между домами стали пробиваться первые лучи солнца. Спали долго, а, проснувшись, опять наслаждались друг другом. Первым опомнился Петька:

— Интересно, а где наш Сашка? Что-то его не слышно.

Сашки дома не было, но на кухонном столе лежала записка: «Сони! Вы проспали демонстрацию. Смотрите, не проспите всю Одессу. Завтрак в холодильнике, чай на плите, ключи на столе. Я ушёл. Саша».

Они вышли на залитые солнцем улицы Одессы после полудня, когда весеннее солнце, уже набрав силу, светило почти по-летнему и вскоре заставило Иру снять джинсовую куртку. Петя, как большинство питерцев, никогда не кутался. Он снимал все виды курток и ходил в футболках, как только температура на улице переваливала за плюс пятнадцать градусов.

— Я предлагаю совершить пешую прогулку по Одессе и посмотреть самые известные её достопримечательности, воспетые в стихах поэтов. Предлагаю совершить пеший поход по маршруту Слободка — Дерибасовская — Приморский бульвар — Потёмкинская лестница — Лонжерон — Большая Арнаутская — Молдаванка — Слободка, — тоном заправского гида заявил Пётр.

— Я за, — загорелась Ира, — но ещё хочу посмотреть Французский бульвар, Ришельевскую, Пересыпь и Привоз.

— Так, все понятно, вы, девушка, изучали Одессу по дворовому фольклору, а я-то думал, что вы — интеллигентный товарищ.

— Да, наш сосед по даче бард и певец, между прочим, кандидат геологических наук. Мы много времени просидели у костра, слушая его песни. Я сама с большим удовольствием подпевала ему: «Как на Дерибасовской, угол Ришельевской…»

— Все перечисленные вами объекты я включу в наш маршрут, так что не извольте беспокоиться, мадам, — церемонно сказал Петя и повёл её в поход по Одессе.

Они шли, обнявшись, постоянно заглядывая друг другу в глаза, как ходят все влюблённые после яркой ночи, проведённой вдвоём. Весь мир казался им сейчас совершенно удивительным и радостным, а тем более эта южная Одесса с проснувшейся зеленью, с побеленными к празднику по южной моде стволами деревьев и бордюрами, с улицами, расцвеченными жёлто-голубыми флагами Украины, синими звёздчатыми флагами ЕС, с транспарантами, призывающими к солидарности всех трудящихся и с разноцветными шарами, обрамляющими входы в магазины и рестораны.

— Получается, что Украина всё же признает советские праздники, раз город украшен, — сказала Ирина, — а Сашка говорил, что украинцы их не празднуют.

— Насколько я знаю, Первое мая и Восьмое марта — международные праздники, и придуманы они в Европе. Их там тоже отмечают, только поскромнее, чем у нас. Что коммунистического в главных призывах этих праздников: «Мир, труд, май», «За женское равноправие»?

— Да уж, Восьмое марта у нас празднуют пышно, но совершенно неправильно. Чувствуешь себя в этот день какой-то дурочкой, которую приветствуют исключительно за то, что ты женщина, а потом быстро забывают об этом, и опять ждёшь целый год, пока на тебя обратят внимание.

— По-моему, меня в этом упрекнуть невозможно, — сказал Петька и, развернув подружку лицом к себе, приник к её губам, не обращая внимания на косые взгляды прохожих.

Довольно долго они петляли по улицам, застроенным частными домами, такими же старыми, как и дом Петькиных родственников.

— Дом нашего прадеда стоит на границе Слободки и центральной части города, — рассказывал Петя. — Здесь жил одесский средний класс всех национальностей. Наш прадед был шкипером на рыболовецком флоте и мог позволить себе дом в этом районе. Богатые одесситы жили в центре на Дерибасовской, Пушкинской, Ришельевской. Сейчас мы туда выйдем. Ты увидишь эти улицы и вспомнишь свой Питер. Одесса была основана в начале девятнадцатого века и на всем его протяжении активно застраивалась. Увы, теперь хорошо выглядят только две-три улицы в центре, на реставрацию остальных денег всегда не хватало, — показал Петя