Читать книгу - "Рейх. История германской империи - Борис Соколов"

Как отмечает немецкий публицист Себастиан Хаффнер, «внутриполитическая атмосфера вильгельмовской Германии в целом отличалась от той, что характеризовала эпоху Бисмарка. Она была менее напряженной, более свободной, менее жесткой и строгой. Германия на рубеже веков была страной более счастливой, чем в 80-е годы. В Германии Бисмарка царила удушливая атмосфера. Вильгельм II распахнул окна и дал ворваться свежему воздуху. Чувство благодарности, которое он сумел внушить, и большая популярность, которую он завоевал в первые годы, были совсем не случайны. Благотворная разрядка внутренней напряженности была достигнута благодаря тому, что накопленная энергия и избыточное внутреннее давление были направлены в область внешней политики, так сказать, за счет внешнего мира, который не захотел мириться с этим слишком долго. Расплатой за нее в итоге стала война».

Также адмирал Альфред фон Тирпиц после Первой мировой войны констатировал, что подлинное величие империи было достигнуто еще при Бисмарке и благодаря «железному канцлеру»: «Народное сознание по справедливости приписывает не военным, а государственному деятелю Бисмарку главную заслугу в победоносных войнах, которые сделали нас свободными, объединенными и зажиточными. Пока наш народ оставался здоровым и верным, а наша оборона непреодолимой, как это было в первые годы мировой войны, наше государственное искусство имело достаточно политических, военных и морских средств, чтобы с честью выйти из войны с Англией, в которую мы были втянуты».

Император Вильгельм II вспоминал свою гимназическую юность, пришедшуюся на первые годы существования империи: «Молодежь того времени преимущественно занимала мысль, как бы сделать карьеру чиновника. Достичь звания юриста или асессора всегда считалось самой достойной целью. Это объясняется тем, что быт старой Пруссии еще чувствовался в Германской империи. Пока государство состояло преимущественно из правительства и чиновничьего аппарата, стремление немецкого юношества к чиновничьей карьере было понятно и обоснованно; в чиновничьем государстве это и был для молодого человека настоящий путь к служению отечеству. Уверенные в себе, сильные, благодаря спорту, британские мальчики… уже тогда говорили о колониальных завоеваниях, об экспедициях для исследования новых земель, о распространении британской торговли, стремясь к тому, чтобы в качестве пионеров своего отечества, посредством практической деятельности, а не в качестве государственных служащих, увеличить и укрепить Британскую империю. Англия давно уже была мировым государством, в то время как мы оставались еще чиновничьим… Но после того, как Германия также вступила в качестве ценного фактора в мировое хозяйство и мировую политику, круг идей немецкого юношества должен был бы меняться быстрее… Мысль о том, что можно служить отечеству вне госслужбы, свободным соревнованием, еще не укрепилась у всех в головах».

Кайзер надеялся направить энергию «детей империи» в колонии, во флот, в развитие торговли и промышленности, для чего полагал необходимым сделать Германскую империю по-настоящему мировой державой, способной на равных соперничать с Британской империей. На самом деле преимущественно континентальная политика сулила Германии больше гарантий безопасности и более благоприятные условия для экономического развития.

Противоречие между свободным соревнованием индивидуумов и стремлением государства подчинить это соревнование своему контролю было одним из основных во все время существования Германской империи, исключая Веймарский период. При Гитлере, несмотря на декларируемую нацистами приверженность всестороннему развитию личности, в противоположность «коммунистическому коллективизму», подавление прав личности государством достигло невиданного для Германии уровня. Но и в кайзеровские времена немцы чувствовали себя менее свободными, чем англичане, французы, итальянцы, американцы…

Самому выдающемуся из числа преемников Бисмарка на посту рейхсканцлера Германской империи князю Бернгарду Бюлову международное положение к началу XX века представлялось следующим образом: «Нашим западным соседом был французский народ – самый беспокойный, честолюбивый, тщеславный, самый милитаристский и самый шовинистический из всех народов (несомненно, теми же самыми эпитетами награждали французы немцев. – Б. С.); со времени последней франко-германской войны этот народ был отделен от нас пропастью, которую, как писал в 1913 г. один выдающийся французский историк, ничто, абсолютно ничто не могло уничтожить. На востоке нас окружали славянские народности, исполненные неприязни к немцу, который был для них учителем высшей культуры и которого они преследовали с той жестокой и злобной ненавистью, которую питает непокорный и грубый воспитанник к своему серьезному и достойному учителю. В большей мере, чем к русским, это относилось к чехам, а в особенности к полякам, которые еще со времени основания Болеславом Храбрым великого Польского государства, т. е. с X века, посягали на наши восточные земли (с точки зрения поляков, наоборот, немцы посягали на западные польские земли. – Б. С.). Взаимоотношения между немцами и англичанами в течение столетий менялись не раз и не два. В общем и целом Джон Буль всегда стоял на той точке зрения, что бедному немецкому родственнику можно оказывать покровительство и протекцию, при случае использовать его для черной работы, но никогда нельзя становиться с ним на равную ногу. По существу, никто нас не любил. Такая антипатия существовала еще до того, как зависть к созданным Бисмарком мощи и благосостоянию нашей страны обострила неприязнь к нам. Это неблагожелательное отношение к нам объяснялось между прочим и тем, что мы недооценивали значения внешней формы. Еще греческий философ указывал на то, что люди в подавляющем большинстве судят и воспринимают не по существу вещей, а по внешнему виду. Такая установка с трудом усваивается немцем, всегда серьезным, глубоким, смотрящим в корень вещей, а потому равнодушным к внешней оболочке».

Бюлов всеми силами пытался восполнить недостаток любви к Германии со стороны ее соседей, но у него не очень получалось. Возглавив внешнеполитическое ведомство в 1900 году, Бюлов, по его собственному признанию, «вскоре понял, что решающая для нас точка находится на берегах Невы. Еще Фридрих Великий писал в своем завещании: «Из всех соседей Пруссии самым опасным является Россия, как по своему могуществу, так и по географическому положению. Правители Пруссии после меня будут иметь достаточно оснований поддерживать дружбу с этими варварами»… Бисмарк смог добиться освобождения эльбских герцогств в 1864 г., отделения Австрии от Германии и прусской гегемонии в Северной Германии в 1866 г. лишь потому, что он с гениальным равнодушием к чувствам людей с самого вступления на свой пост благодаря правильному отношению к польскому вопросу сумел обеспечить себе тыл со стороны России. В германо-русских отношениях он только раз допустил большую ошибку… На Берлинском конгрессе 1878 г. Бисмарк плохо отнесся к русскому канцлеру Горчакову… Это привело к тому, что Горчаков начал настраивать против Германии императора Александра II и русскую «интеллигенцию»… Бисмарк слишком быстро и слишком стремительно провел в жизнь союз с Австрией (можно подумать, что у этого союза была какая-то реальная альтернатива. – Б.С.). Однако, после того как ошибки уже были совершены, князь приложил все усилия изобретательного и гибкого ума, чтобы оздоровить испортившиеся отношения с Россией. В этом деле он нашел полное понимание и поддержку со стороны своего старого государя, который на смертном одре завещал своему внуку и наследнику: «С Россией поддерживай только хорошие отношения, это принесло нам много пользы». В этих словах звучал не только опыт десятилетий, в них звучала вся история Пруссии.