Читать книгу - "Противостояние. Спецслужбы, армия и власть накануне падения Российской империи, 1913–1917 гг. - Владимир Хутарев-Гарнишевский"

Почему Джунковский опасался назначения на пост начальника штаба умудренного опытом генерала Залесского, которого все ждали в связи с тяжелой болезнью Гершельмана? Жандармская биография генерал-лейтенанта Залесского довольно внушительна. Иван Петрович происходил из потомственных дворян, родился 6 января 1854 г., был женат, имел семеро детей. Находился на службе в жандармерии с 1894 г., с 31 июля 1905 г. занимал пост помощника начальника штаба корпуса^[182]. Возглавлял хозяйственную часть корпуса и был блестящим штабистом. Им было составлено четыре сборника правил и документов по практической работе жандармерии^[183]. Вероятно, Джунковский опасался того, что старый жандарм может доставить ему много хлопот при реформировании системы политического сыска. Военный историк Никольский в этом плане был безопасен.

Серьезную оппозицию новому товарищу министра составляло руководство департамента полиции, а также Санкт-Петербургское и Московское охранные отделения, возглавлявшиеся полковниками фон Котеном и Мартыновым. Причина противоречий состояла в воззрениях Джунковского на реформирование полиции: он видел только вред в секретной агентурной работе и прочих приемах политического сыска.

Первым делом 8 февраля 1913 г. Джунковский посетил здание департамента полиции. В своих воспоминаниях он приводит подробное описание своего визита и дает характеристики большинству его руководителей – кого он предполагал оставить, а кого заменить. После представления сотрудников департамента Джунковский прочитал программную речь: «Я человек новый и потому особенно надеюсь на дружеское содействие чинов департамента в отправлении трудных обязанностей моих по управлению всей полицией империи. При этом я высказал мои взгляды на службу, основанием коей должны быть честность, неподкупность, правдивость и глубокое знание своего долга»^[184]. Интересно, что в данном перечне характеристик настоящей полицейской косточки нет очень важных качеств – высокого профессионализма и хороших навыков агентурной и аналитической работы. И это не было случайностью!

Отношение к политическому розыску в целом и секретной агентуре в частности у Джунковского было довольно специфическим. Жандармский полковник Александр Мартынов приводит меткую характеристику, данную его братом, помощником начальника Московского ГЖУ ротмистром Николаем Мартыновым: «Ты сделаешь большую ошибку, если, докладывая о каком-нибудь розыскном случае, будешь употреблять непонятные ему и „неприемлемые“ для него технические розыскные термины и выражения вроде, например, такого: „По точным сведениям от секретной агентуры, близко стоящей к таким-то революционным центрам, я узнал, что“, и т. д.; или, если, докладывая ему о предположенных тобой розыскных шагах, ты скажешь: „Поручив моей секретной агентуре возможно ближе соприкоснуться с подпольной организацией такой-то, я рассчитываю на то, что“ и так далее… Нет, этого он не поймет и, главное, не поверит тебе, что ты что-то там узнаешь или достигнешь таким путем»^[185]. Да и сам Владимир Федорович в своих воспоминаниях признает, что перед своим назначением видел много отрицательных сторон розыска, а его методы считал провокацией^[186].

Первым своим врагом в департаменте Джунковский считал директора Белецкого, который, по его мнению, «совершенно не соответствовал занимаемому им высокому посту», обладал низкими моральными качествами и мог быть максимум вице-директором. Джунковский писал: «После первых же докладов я как-то невольно почувствовал сильное недоверие к Белецкому, который два раза в неделю являлся ко мне с докладом, а один раз в неделю имел доклад у министра в моем присутствии. Доклады у него длились не менее четырех часов каждый раз. После них я чувствовал себя совершенно разбитым, никуда не годным, он пичкал меня разным вздором, переутомлял меня всякой мелочью, испрашивая моего согласия на разные пустяки, стараясь отвлечь меня от главного, существенного. Я потерял к нему всякое доверие очень быстро и потому постепенно суживал рамки его самостоятельности, мечтая об одном: как бы с ним скорее расстаться, но это было не так легко»^[187].

Индифферентность Джунковского к непосредственной ежедневной работе политического сыска и нежелание в ней разбираться отмечали и другие мемуаристы. Мартынов описывает нормальный для товарища министра вариант доклада руководителя сыскного органа: «Одним из его распоряжений ко всем начальникам отдельных частей корпуса жандармов было встречать его на вокзале и рапортовать о состоянии части и прочем… Подумайте сами: по делам моего отделения что-то случалось почти ежедневно, многое из случившегося было весьма интересным и важным с государственной точки зрения, но, во всяком случае, не укладывавшимся в прокрустово ложе официального рапорта! Рапорт этот неизменно повторял казенный шаблон: „В таком-то отделении особых происшествий не было“. И в полном несоответствии с содержанием этого рапорта обычно мне назначался час для доклада в помещении, где останавливался Джунковский… До этого никогда ни один из начальников Московского охранного отделения не выезжал на вокзал для официальной встречи – и понятно почему: такие встречи только нарушали установленную деловую рутину и могли лишь мешать исполнению срочных дел; а какие дела, как не срочные, были у начальника Московского охранного отделения!»^[188]

Таков был подход Джунковского к работе – принятие формальных парадных отчетов и полное равнодушие к той самой рутине, составлявшей смысл его службы как главы всей полиции империи. Современники отмечали нежелание и неспособность командира корпуса вникать в реальную работу сыска. Однако была и другая причина враждебности Владимира Федоровича к Белецкому – последний являлся тормозом в преобразованиях, намеченных новым главой полицейского ведомства. Джунковский так описывает план реформ: «Когда я приехал и вступил в должность товарища министра, то у меня, прежде всего, была мысль очистить корпус жандармов. Мне хотелось отобрать от корпуса жандармов всю политическую часть и учредить политический орган, в который бы не входили офицеры. Вот в чем была моя основная мысль. Я хотел превратить жандармский корпус в боевую единицу и обставить его как жандармскую полицию на железных дорогах, ввиду того что железные дороги имеют весьма важную роль в стратегическом отношении, а потому для сохранения порядка в смысле чисто военном необходимо иметь там орган чисто военный. Затем я предполагал реорганизовать конно-полицейскую стражу, которая имелась в то время во всех губерниях в дивизии, подобные тем, какие были в Петрограде, Варшаве, Москве и Одессе. Я хотел достигнуть того, чтобы конная стража не имела наемного характера, чтобы это было настоящее войско по призыву. Я предполагал, что при таких условиях будут рассеяны по всей России боевые эскадроны, которые будут иметь в себе мало полицейского, но будут призываться, в случае надобности, туда и сюда для сохранения порядка»^[189]. Прибавим к этому также названную в его воспоминаниях борьбу с провокацией и вообще с агентурной работой, которую также предполагал вести Джунковский.