Читать книгу - "Цивилизации - Фелипе Фернандес-Арместо"

Однако долговременные тенденции развития населения планеты обнадеживают. За исключением Африки рост населения замедляется, если вообще не приостанавливается; тревожные предсказания делаются относительно некоторых других районов, особенно Китая, но специалисты в данной области всерьез их не воспринимают^[1177]. В определенном смысле перемещение населения из относительно неразвитых районов в более богатые зоны действительно происходит, но мигранты в целом не проявляют враждебности к цивилизации хозяев и не угрожают поглотить эту цивилизацию. Напротив, иммигранты становятся фактором культурного влияния, которое способно иметь не только разрушительные, но и обогащающие последствия. По мере того как уровень рождаемости падает, а продолжительность жизни растет, нарушается традиционный демографический баланс: мир молодых бродяг и гуляк, которым «правит молодость», становится геронтократией Дарби и Джоан^[1178]. На Западе это изменение происходит благодаря развитию медицины и продлению жизни; в Китае — из-за демографического пробела, созданного тиранической политикой контроля рождаемости. Последствия этого обычно вызывают опасения, но они же могут оказаться благотворными. Пожилые люди будут работать дольше; для молодых и некомпетентных будет освобождаться меньшее количество рабочих мест; в консервативной нирване мира пожилых будут высоко цениться мир и спокойствие.

Я не собираюсь утверждать, что планету не могут ждать неожиданные катастрофы. В мире, накрытом тенью воинственного религиозного фундаментализма, и исламского, и христианского, или амбициозного, раздраженного и изолированного Китая потенциала для идеологически мотивированного насилия не меньше, чем раньше. Революции в прошлом не раз уничтожали цивилизации. В этом столетии цивилизация дважды едва не погибла, уничтоженная революционными движениями, во главе которых стояли диктаторы, откровенно враждебные традициям цивилизованной жизни. Две современные тенденции развивающегося мира заставляют опасаться оживления политического варварства. Во-первых, это демографический спад. Средний возраст населения растет, и относительное количество дееспособных людей рабочего возраста сокращается, так что приходится содержать все больше стариков и больных; обходится такое содержание все дороже, и нагрузка на трудящееся население все больше. На таком фоне все существующие в мире системы социального обеспечения выглядят неудовлетворительно, особенно в среднем звене. Во-вторых, непрестанно увеличивается «материальная пропасть», разделяющая богатых и бедных членов общества: это многих заставляет опасаться негодования «низших классов», лишенных привилегий и плохо образованных, превращающихся в разрушительную революционную силу.

Проблема будущего городов неотделима от проблемы перемещения населения между относительно бедными и относительно богатыми зонами и революционной угрозы со стороны новых низших классов. В 1900 году пять процентов населения планеты жило в городах с населением свыше ста тысяч человек. Сегодня это число — сорок пять процентов. Что еще тревожнее, многие самые крупные и быстрорастущие города мира расширяются так стремительно, что не знают никакого экологического контроля или социальной политики; в итоге миллионы обитателей таких городов остаются без элементарных санитарных условий и медицинской помощи. Последние статистические данные, собранные агентствами Организации Объединенных Наций, свидетельствуют о смягчении проблемы; например, самые большие города мира Мехико и Сан-Паулу недавно насчитывали свыше двадцати миллионов обитателей каждый; сейчас считается, что в них живет 15,6 и 16 миллионов человек соответственно. Однако проблема быстрорастущих городов третьего мира с населением от одного до десяти миллионов человек остается острой и все обостряется^[1179]. В таких городах скапливаются люди без корней и опор, здесь процветают преступления и болезни, отчужденность и аморальность. Города, которые традиционно считались существенным признаком цивилизованной жизни, могут задушить цивилизацию.

Если мы не научимся жить в «мультицивилизованном мире» (см. выше, с. 38), нам грозит перспектива «цивилизационных войн»^[1180]. Европа — самое подходящее место, где их можно вообразить по линии деления «Восток» — «Запад», христианство и ислам. Стена разрушена, но Шалтай-Болтай уцелел. Озорной «глава буянов»^[1181] со все большей свободой бродит по Европе, усаживается на новые или возрожденные преграды в, казалось бы, забытых местах и провозглашает непредвиденные конфликты. После падения стены стало труднее предсказывать войны и гораздо труднее обеспечивать мир. Мир после стены напоминает изображение в зеркале: многочисленные инверсии, искажения нормального; сосуществующие противоречия. Национальные государства проявляют противоположные тенденции к распаду и глобализации. «Модернизация» создает Grossraume^[1182], напоминающее старые империи. Геополитика кажется подчиненной менталитету и самоопределениям, но кровь и земля остаются взаимно, несмываемо загрязненными: Дейтонские соглашения замешены на них. В них же выкапываются и заполняются массовые захоронения в Косово.

Кажется, что Берлинская стена была снесена лишь для того, чтобы создать ряд новых барьеров дальше на востоке. Исключение Турции и Советского Союза из европейских институтов можно понять и даже оправдать. Но это было ошибкой. Мирная Европа должна быть плюралистической Европой. Чтобы мир был прочным, он должен быть достаточно плюралистичным, чтобы включать и мусульман, и достаточно смелым, чтобы в него входило и большинство населения периферии. Если люди поверят в «столкновение цивилизаций», это пророчество обязательно осуществится. У России и Турции разные идентичности, и у каждой есть свои союзники: они по любым меркам — европейские государства, но не обязательно должны ими оставаться. И остальным европейцам придется винить только себя, если русские и турки решат взяться за правило: «если не можешь к ним присоединиться, побей их». Однажды это правило может превратиться в политику^[1183].