Читать книгу - "Национальный предрассудок - Коллектив авторов"

Вообще, задавайте лингвистические вопросы как можно чаще. Если кто-то, к примеру, говорит, что провел три недели в Каире, вместо того чтобы интересоваться отелями, спросите: «А на демотическом армянском там сейчас говорят?»; если же зашел разговор об охоте в Кении, поинтересуйтесь: «Там ведь можно с грехом пополам объясниться на суахили, арабском или кикуйю, не правда ли?» Не повредит также разбираться в произношении: «…по-каталонски она говорила с сильным критским акцентом…»

Вид у «сотрудников спецслужб», как правило, ничем не примечателен. Время от времени, правда, они появляются в сопровождении довольно странных личностей и на вопрос, кто эти люди, уклончиво отвечают: «Это ведь моя работа, сами понимаете…» У них должна быть отличная память на дипломатические назначения, причем не только наши, но и во всем мире: «Едете в Варшаву? Ну-ка посмотрим, кто там сейчас возглавляет посольство Таиланда…» Если хотите польстить вашим друзьям и заодно поднять собственный престиж, обратитесь к ним с просьбой: «Едете в Париж? Не могли бы вы выяснить для меня одну вещь? Мне бы очень хотелось знать, кому принадлежит еженедельник под названием “Les Faux Bonhommes”[669]…» «Или: «Скажите, вас не затруднит, когда будете в Будапеште, отправить вот это письмо? Не хотелось бы, чтобы оно попало в руки правительства…»

Главное же, напустите на себя таинственный вид: «Может статься, на следующей неделе мне придется ехать за границу. Куда? Буду знать наверняка, только когда окажусь в Париже. Все будет зависеть от того, что я там услышу… Что буду делать? Ну (с многозначительной улыбкой)… скорее всего, немного поиграю в гольф. Когда еду за границу, всегда беру с собой клюшки для гольфа. Избавляет от необходимости отвечать на щекотливые вопросы».

Преимущество этой школы в том, что, поскольку основная ее цель – остаться незамеченным, разоблачить себя почти невозможно; недостаток же в том, что в конфиденциальной, компанейской обстановке разоблачить себя очень даже просто. Есть у этой школы и минусы, порой довольно досадные.

Людям более общительным и экспансивным я бы порекомендовал школу «прожигателя жизни». Личное присутствие здесь значит многое, роль, которую следует играть, – развязный и безвкусный прожигатель жизни. У «сотрудника спецслужб» должны быть связи с русским балетом, Уилтширом и модными еженедельниками; «прожигатели жизни» ходят на биржу, фланируют по Флит-стрит, торчат в курительных Палаты общин. Моются они лишь по большим праздникам, да и на парикмахера у них, как правило, времени не хватает. Их отличает грубый, задиристый голос, гангстерский словарь, панибратство. Они сторонятся умеренности и либо пьют без просыпу, либо капли в рот не берут; они хвастаются своими любовными победами, и источники информации у них большей частью общедоступны. Они знают всех и каждого с годовым доходом в двадцать тысяч фунтов и готовы, причем по собственной инициативе, представить подробную информацию о размещении этих средств. «Старик такой-то вложил сто тысяч туда-то», сообщат они, или: «Такому-то в сообразительности не откажешь – на прошлой неделе он заработал очень неплохо». Им известны все до одной государственные сплетни, которые они черпают в парламентском лобби и в кабинетах парламентских организаторов. Секреты членов Кабинета, интимного характера прежде всего, для них секретами не являются. Грубые манеры не мешают им проявлять повышенную заботу о себе и своих удобствах, и мало кто из них путешествует дальше Лос-Анджелеса или Лидо.

Главное – проявлять в случае разоблачения гибкость. Вы, например, рассуждаете за столом об особенностях каталонского национализма, и в самом конце вашего монолога кто-то из присутствующих позволяет себе не согласиться с тем, что Бильбао и Герника находятся в Каталонии. Пусть это вас не смущает. Либо с возмущением выпалите: «Чего спорить с коммунистами (или с фашистами)?!» Или закричите: «Я не говорю про Каталонию. Я говорю про басков», или: «Кто сказал про Бильбао? Я говорю про Барселону», или: «Дорогой вы мой, посмотрите на карту. Я здесь не для того, чтобы обучать вас азам географии». Любого из этих ответов (или всех одновременно) будет вполне достаточно, чтобы спасти вашу репутацию. Всякий спор воспринимайте как нападки на вас соперника во время предвыборной кампании. Распоряжайтесь статистикой по своему усмотрению. Если, например, кто-то говорит: «Все судовые инженеры – шотландцы», авторитетно уточните: «Согласно последним цифрам, предоставленным торговым флотом, число шотландцев составляет 78,4 процента». Подавайте общеизвестные факты как собственную информацию. Например, вместо того чтобы заметить: «Какой дождливой оказалась вся прошлая неделя», скажите: «В Гринвиче мне сообщили, что за последние полтора месяца выпало рекордное количество осадков». Вместо того чтобы сказать: «Последнее время ограблено много ювелирных магазинов», объявите: «Специальный уполномоченный сообщил мне, что Скотланд-Ярд положит этому конец». Когда упоминаете большие компании, называйте их именем главного акционера: «Эшфилд строит новую автозаправочную станцию», «Монд повышает цену таблеток», «Напишите об этом Астору».

Если следовать этим нехитрым инструкциям и изучить приемы тех, кто неплохо проявил себя в деле, вы сможете обеспечить себе блестящую юность, процветающую зрелость, титул Великого Старца и в итоге – немало хвалебных некрологов.

Из дневников

1960–1964

Декабрь, 1960

Слабеющая память и старческий зуд писать письма в «Таймс» на любую тему подтолкнули меня к решению время от времени записывать все, что приходит на ум.

Не одну, наверно, сотню раз сдавал я шляпу старику гардеробщику в «Ритце». На днях, когда после обеда я спустился в гардероб, его на месте не оказалось, и я сам забрал свои вещи. В шляпе я обнаружил карточку всего с двумя словами: «Нездоровый румянец».

28 декабря 1960

<…> Вспоминали с Кристофером об обеде, когда были у Клоделя[670]. Визит этот помню смутно: en voyage[671] в Париж мы крепко выпили. Старик был глух и нем. За столом собралась вся его семья – жена, сыновья и невестки. Вместо приветствия вложил мне в руку только что вышедшее édition de luxe[672] своих стихов. Подарок? Стал его благодарить, но он отобрал книгу и положил ее на стол. Я решил, что достанется она мне лишь в том случае, если весь вечер буду себя хорошо вести. Оживленная беседа – в основном по-английски. Время от времени губы старика начинали двигаться, и тогда раздавался сдавленный крик: «Тише! Папа говорит!» – прерываемый невнятными, животными звуками. Некоторые из этих звуков адресовались мне. Мне послышалось, что он сказал: «Как будет по-английски potage de midi?», и я ответил: «Суп к обеду». Потом выяснилось, что он – автор сочинения под названием «Partage de midi»[673]. В его черепашьих глазах вспыхнула злоба. После обеда дамы затеяли спор, дать ли папе коньяку. Взяв рюмку, он немного оживился, велел принести альбом с фотографиями, посадил меня рядом и стал своими артритными пальцами переворачивать страницы.