Читать книгу - "Владимир Ленин. На грани возможного - Владлен Логинов"

Характерен случай с князем Тумановым, чей труп, как утверждали многие газеты, был выловлен в Мойке. Через несколько часов это сообщение было опровергнуто семейством самого князя, которое заявило, что он арестован. Тогда было напечатано, что утопленник не князь Туманов, а генерал Денисов. Но генерал тоже оказался жив и здоров. Мы произвели расследование, но никаких следов якобы выловленного из Мойки трупа не обнаружили…»[1261].

Крутым поворотам истории всегда сопутствует накопление «исторической помойки» – сплетен, слухов, наветов и клевет. Рождаются они по разным причинам. Реже всего – от отсутствия информации. Чаще – от предвзятости и обид, которые приносят эти повороты. От неспособности осмыслить происходящее. Но чаще – от обывательского спроса на втаптывание в грязь всего того, что не укладывается в рутинные понятия. Увы, эта помойка не растворяется во времени. Она тоже является специфической частью человеческой памяти. А когда возникает потребность, ее обязательно вызывают из небытия. И тогда она становится для средств массовой информации богатейшим источником «нового прочтения» давних событий.

Ну ладно, сотни работ честных и добросовестных исследователей можно проигнорировать, воспоминаниями тысяч рабочих, солдат, крестьян – можно пренебречь, ссылаясь на их якобы заведомую ангажированность. Но вот четверо профессиональных американских журналистов: Джон Рид, Алберт Рис Вильямс, Луиза Брайант, Бесси Битти. Как быть с ними?

О грабежах в Зимнем Джон Рид рассказывает: в подвале восточного крыла дворца, куда он попал с отрядами, ворвавшимися в Зимний, стояло множество каких-то забитых ящиков, приготовленных, видимо, для отправки. «Красногвардейцы и солдаты набросились на них с яростью, разбивая их прикладами и вытаскивая наружу ковры, гардины, белье, фарфоровую и стеклянную посуду. Кто-то взвалил на плечо бронзовые часы. Кто-то другой нашел страусовое перо и воткнул его в шапку. Но, как только начался грабеж, кто-то закричал: “Товарищи! Ничего не трогать! Не берите ничего! Это народное достояние!” Его сразу поддержало не меньше двадцати голосов: “Стой! Клади все назад!.” Десятки рук протянулись к расхитителям. У них отняли парчу и гобелены. Двое людей отобрали бронзовые часы. Вещи постепенно, кое-как сваливались обратно в ящики, у которых самочинно встали часовые. Все это делалось совершенно стихийно…

Мы пошли к западному крылу дворца. Здесь тоже уже был восстановлен порядок. “Очистить дворец! – кричали красногвардейцы… – Идемте, товарищи, пусть все знают, что мы не воры и не бандиты! Всех вон из дворца, кроме комиссаров!.” Двое красногвардейцев – солдат и офицер – стояли с револьверами в руках. Позади них за столом сидел другой солдат, вооруженный пером и бумагой. Отовсюду раздавались крики: “Всех вон! Всех вон!”, и вся армия начала выходить из дверей, толкаясь, жалуясь и споря.

Самочинный комитет останавливал каждого выходящего, выворачивал карманы и ощупывал одежду. Все, что явно не могло быть собственностью обыскиваемого, отбиралось… Были конфискованы самые разнообразные предметы: статуэтки, бутылки чернил, простыни с императорскими монограммами, подсвечники, миниатюры…, пресс-папье, шпаги с золотыми рукоятками, куски мыла, всевозможное платье, одеяла… Виновные либо мрачно молчали, либо оправдывались как дети…

Стали появляться юнкера кучками по три, по четыре человека. Комитет набросился на них с особым усердием… Юнкера казались очень испуганными. Их карманы тоже были полны награбленных вещей. Комитет тщательно записал все эти вещи… “Ну что, будете еще подымать оружие против народа?” – спрашивали громкие голоса. “Нет!” – отвечали юнкера один за другим. После этого их отпустили на свободу»[1262].

Что ж – так ничего и не растащили? Конечно, тащили. Была создана специальная комиссия из художников и археологов для определения нанесенного ущерба. И сам Джон Рид, видевший, как солдаты срезали кожу с испанского кресла – «на сапоги», писал: «Некоторые люди из числа всех вообще граждан, которым на протяжении нескольких дней по занятии дворца разрешалось беспрепятственно бродить по его комнатам, крали и уносили с собой столовое серебро, часы, постельные принадлежности, зеркала, фарфоровые вазы и камни средней ценности. Всего было расхищено, таким образом, на сумму около 50 тысяч рублей».

Среди расхитителей были, видимо, и профессиональные воры, знавшие куда сбыть краденое. «Около половины пропавших вещей, – пишет Джон Рид, – удалось разыскать, причем кое-что было обнаружено в багаже иностранцев, уезжавших из России». Что касается самого дворца, то его закрыли, выставили охрану, а затем преобразовали в «Народный музей», воспретив в нем «всякую политическую деятельность».[1263]

А что же с изнасилованными женщинами-ударницами, которых якобы выбрасывали на мостовую из окон дворца или сами они покончили с собой, будучи не в состоянии пережить все эти ужасы…

Вот рассказ уже упоминавшейся выше, унтер-офицера Марии Бочарниковой. После баррикад их полуроту разместили во дворце на втором этаже. «Поручик Сомов долго не возвращается. Стрельба стихла. В дверях поручик. Лицо мрачно. “Дворец пал. Приказано сложить оружие”. Похоронным звоном отозвались его слова в душе…

И вдруг под напором громадная дверь с треском распахнулась и ворвалась толпа, впереди матросы с выставленными вперед наганами, за ними солдаты. Видя, что мы не оказываем сопротивления, нас окружают и… ведут в Павловские казармы. По нашему адресу раздаются крики, брань, хохот, сальные прибаутки… В казарме нас заводят в комнату с нарами в 2 яруса. Дверь открыта, но на треть чем-то перегорожена. В один миг соседняя комната наполняется солдатами. Со смехом и прибаутками нас рассматривают, как зверей в клетке… В жизни я не ругалась и не выношу сквернословия. Но помню какое было искушение – единственный раз в жизни, забыв девичий стыд, за их издевательства – пустить их “вниз по матушке по Волге”, с упоминаньем всех прародителей…

Настроение солдат постепенно менялось. Начались угрозы, брань… Мы затаились. Казалось, еще момент, и мы очутимся во власти разъяренных самцов. “Товарищи! – вдруг раздался громкий голос; к двери, через толпу, протиснулись два солдата – члены полкового Комитета, с перевязкой на рукаве. – Товарищи, мы завтра разберем, как доброволицы попали во Дворец. А сейчас прошу всех разойтись!” Появление комитетчиков подействовало на солдат отрезвляюще… По очистке от них комнаты, дверь была заперта».

На другой день ударниц благополучно переправили в Левашево, где находился их лагерь, а позже, по их же просьбе, – демобилизовали. Одна из них действительно погибла – покончила жизнь самоубийством, оставив записку о том, что она «разочаровалась в своих идеалах»[1264].