Читать книгу - "Графиня Дюбарри. Интимная история фаворитки Людовика XV - Наталия Сотникова"

После своего торжественного отхода ко сну король отправился в свою гардеробную, где провел более четверти часа и скользнул в постель. Воцарилось длительное молчание.

– Мадам, – заговорил, наконец, Людовик ХV, – мне надобно извиниться; я более не молод: я уверен, что ваша особа заслуживает всяческой похвалы, но король не является человеком более, чем кто-либо другой, невзирая на всю мою волю и самое большое желание. Сейчас три часа ночи; если вы будете ждать до утра, вы можете повстречаться с какой-нибудь нескромной особой. Самые короткие безумства являются наилучшими. Оденьтесь, и я сам проведу вас к двери в галерею.

К пристыженной, выпровоженной за ненадобностью, удрученной мадам де Лапопелиньер на другой день утром явился камердинер Лебель, который заявил ей:

– Мадам, король поручил мне засвидетельствовать вам свои сожаления по поводу того, что преходящее нерасположение помешало ему дать вам более длительную аудиенцию.

К сим извинениям прилагалась шкатулка, содержавшая четыре тысячи луидоров, от которых дама отказалась, напустившись на Лебеля:

– Единственная милость, которую мне обязан оказать король – никогда в жизни больше не присылать вас ко мне…»

На короля также оказали сильное воздействие потери, от которых не избавила его судьба. За шесть лет из семейства Людовика ХV ушли в мир иной семь человек. Умер от чахотки его сын, наследный принц, за ним покинула земную юдоль его вторая жена Мария-Жозефа Саксонская, успевшая до смерти познать горечь потери своего старшего сына, герцога Бургундского. Окончательным ударом для короля станет смерть супруги, Марии Лещинской, в июне 1768 года.

Мысль о близкой смерти, с детства преследовавшая Людовика ХV, посещает его все чаще и чаще, каждодневно отравляя ему существование. Это не является ни для кого секретом, и тоска короля становится всеобщим достоянием. Вот тут-то Прощелыга и пустил в ход давно задуманную им операцию: подсунуть королю такую любовницу, которая заставит его забыть о земных горестях. Он лелеял эту мечту давно, еще в 1756 году пытаясь уложить в постель короля некую обольстительную Доротею, дочь водоноса из Страсбурга. Тогда он взялся за претворение этой затеи в жизнь при содействии герцога де Дюра и камердинера короля Лебеля. Тем летом двор пребывал в Компьене, и Дюбарри появился в городском театре с молодой женщиной «самой очаровательной внешности, высокой и хорошо сложенной». Прощелыге удалось представить ее королю во время ужина. Людовик загорелся желанием и пригласил девицу на следующий день на охоту. Однако король неосмотрительно поделился впечатлениями со своим камердинером, который счел за лучшее донести об этом маркизе де Помпадур. Как нам уже известно, маркиза лично занималась устройством сексуальной жизни короля и не желала, чтобы ей составил конкуренцию, по ее собственному выражению, «какой-то там Дюбарре или Дюбарри, наисквернейшая особа во Франции». Ее особое негодование вызвало то, что Прощелыга, уже торжествуя победу, весьма самонадеянно потребовал в качестве платы за любовницу назначить его ни более и не менее как посланником в Кёльне. Мадам де Помпадур, как всегда в подобных случаях, воспользовалась страхом короля перед венерическими заболеваниями, утверждая, что связь с этой особой грозит заражением известным недугом. Лебель, который вел двойную игру, усугубил страх хозяина, заявив, что от этой хвори «не вылечишься так просто, как от золотухи».

Невзирая на постыдное крушение взлелеянных им надежд, Жан-Батист не оставил своей затеи. Дюбарри с самой первой встречи оценил Жанну как «лакомый кусочек для короля». В момент своей встречи с королем она явно была одной из самых красивых женщин своего времени. Молодая женщина подкрашивала свои светло-каштановые волосы в пепельный цвет, придававший ей ангельский облик; темные загнутые ресницы окружали голубые глаза, слегка прикрытые веками, отчего ее взгляд становился влекущим и исполненным негой. Добавьте сюда изящный носик, чувственный рот и изумительную кожу, которую современники сравнивали «с лепестком розы, упавшим в молоко». Невзирая на моду тех лет, мадам Дюбарри никогда не пользовалась румянами, она ввела поразившую королевский двор моду на все натуральное. Ее красоте было присуще нечто аристократичное: стройная шея навевала мысли об античных скульптурах, руки отличались исключительным изяществом, а красота не стесняемой корсетами груди, по свидетельству современников, «заставляла умолкнуть самых строгих критиков». Это прекрасное создание ничуть не портил бич всех светлокожих женщин, мелкие веснушки на лице, которые, надо полагать, Жанна успешно запудривала.

Но как представить эту обольстительницу королю? Естественно, после истории с Доротеей путь в Версаль для самого Дюбарри был заказан. Каким образом состоялась эта встреча, так и осталось покрыто мраком неизвестности. По одной легенде, Людовик ХV увидел ее в Версале и был потрясен молодой красавицей в белом платье и шляпе с огромными полями. Версия вполне правдоподобная, ибо при желании любому честному верноподданному, пожелавшему увидеть своего короля, который каждое утро шествовал в часовню к утренней службе, не возбранялось посетить Версаль. Доступ был также открыт в Зеркальную галерею и семь роскошно убранных помещений, так называемых Больших покоев короля. Можно было также заявить, что имеешь дело к кому-нибудь из высокопоставленных лиц, проживавших во дворце. Вход был воспрещен монахам, людям с признаками сифилитического заболевания на лице и низкопробным проституткам. Существовало единственное условие: мужчине надлежало быть при шпаге^[28] и шляпе, а женщине – прилично одетой.

Известна и другая разновидность этого варианта, согласно которой Жанна дважды ездила в Версаль, дабы побывать на приеме у военного министра Шуазёля. Она пыталась получить право поставки на Корсику провизии для находящихся там вооруженных сил. При этом молодая дама вела разговор в пользу некоего Налле, поскольку Дюбарри выказал в глазах Шуазёля свою полную несостоятельность еще в пору попыток Прощелыги сделать карьеру на дипломатическом поприще. Но подоплека этого дела заключалась в том, что Налле был деловым партнером Дюбарри по поставкам на Корсику. Шуазёль затем писал в своих мемуарах, что Жанна Дюбарри произвела на него впечатление «неловкой и провинциальной» особы, а ее внешность герцог счел «посредственной». Однако вполне возможно, что именно при этом посещении Версаля образ обворожительной молодой женщины, проходившей по Зеркальной галерее, оставил неизгладимый отпечаток в памяти короля.