Читать книгу - "О Китае - Генри Киссинджер"

Результатом сочетания двух факторов — западных превосходящих сил и китайских психологических уловок — стали разработанные Ци Ином и Поттинджером два договора: Нанкинский договор и дополнительный Боугский договор^[87]*. Уступалось больше сеттльментов, чем по Чуаньбиской конвенции. Договор в результате получился очень унизительным, хотя условия были менее жесткие, чем Великобритания могла бы навязать благодаря сложившейся военной ситуации. Предусматривалась выплата Китаем контрибуции в размере 6 млн долларов США, уступка Гонконга и открытие пяти прибрежных «договорных портов», где Западу разрешалось устраивать поселения и вести торговлю. Договором успешно демонтировалась «Кантонская система», при помощи которой китайский двор регулировал торговлю с Западом и ограничивал ее ведение только группой торговцев, наделенных специальной лицензией. Нинбо, Шанхай, Сямэнь и Фучжоу дополнительно включили в список договорных портов. Англичане обеспечили себе право устанавливать постоянные представительства в портовых городах и вести прямые переговоры с местными властями, минуя двор в Пекине.

Англичане также приобрели право осуществлять юрисдикцию над своими соотечественниками, проживающими в китайских договорных портах. На практике это означало, что иностранные торговцы опиумом подпадали под действие законов и правил своих собственных стран, а не китайских. Этот принцип «экстерриториальности», в то время входящий в число ряда других, менее противоречивых положений договора, в будущем стали рассматривать как главное нарушение китайского суверенитета. Однако поскольку о европейской концепции суверенитета в Китае и не слышали, экстерриториальность стала символом того времени, свидетельствующим не столько о нарушении норм законодательства, сколько о падении императорской власти. Такое «урезание» Небесного Мандата привело к серии внутренних волнений.

Английский переводчик XIX века Томас Медоус отмечал, что большинство китайцев сначала не оценили последствий Опиумной войны на длительную перспективу. Они называли уступки воплощением в жизнь традиционного метода поглощения и изматывания варваров. «Огромное тело страны, — полагали они, — может воспринимать прошедшую войну как мятежное нашествие одного из варварских племен, которое, сидя в безопасности на своих мощных кораблях, напало и захватило некоторые места на побережье, им даже удалось захватить в свои руки важный пункт на Большом канале, чем они принудили императора пойти на определенные уступки»^[88].

Но западные державы и не думали так легко успокоиться. За каждой китайской уступкой выдвигалось дополнительное западное требование. Договора, изначально задумывавшиеся для получения временных концессий, превратились в итоге в процесс, в результате которого цинский двор терял контроль над большей частью торговой и внешней политики Китая. Вслед за британским договором президент США Джон Тайлер в спешном порядке направил миссию в Китай, планируя получить такие же точно уступки и для американцев, положив тем самым начало политики, ставшей впоследствии известной как «политика открытых дверей». Французы провели переговоры и заключили свой договор на аналогичных условиях. Каждая из этих стран, в свою очередь, включала пункт о «наиболее благоприятствуемой нации», из чего следовало, что любая уступка, оказанная Китаем другой стране, должна также предоставляться и подписавшей данный договор стороне. (Китайская дипломатия позже использовала данное положение с целью ограничения требований, поощряя конкуренцию между различными претендентами на особые привилегии.)

Эти договора справедливо непопулярны в китайской истории как первые в серии «неравноправных договоров», заключенных под давлением иностранной военной мощи. При заключении договоров в то время больше всего копий ломалось вокруг положения о равенстве сторон. Китай долго настаивал на своей позиции превосходства, укоренившейся в его национальном самосознании и отражавшейся в системе выплаты дани. Теперь же он столкнулся с иностранной державой, настроенной решительно на то, чтобы ее название было исключено из списка «стран-данников» Китая, и применявшей угрозу силой, чтобы доказать свое равенство с Небесной Династией.

Руководители обеих сторон понимали, что этот спор выходит далеко за рамки спора о протоколе или опиуме. Цинский двор желал бы утолить аппетиты алчных иностранцев деньгами и торговлей, но если бы устанавливался принцип политического равенства варваров с Сыном Неба, то это было чревато прямой угрозой всему китайскому миропорядку; династия рисковала потерей Мандата Неба. Пальмерстон в частых едких письмах к участникам переговоров с британской стороны относился к определению суммы контрибуции как к вопросу, имеющему сугубо символический характер. Но он не упускал возможности отругать их за уступки китайским партнерам, язык которых демонстрировал «утверждение превосходства Китая» или характеризовал победившую в войне Великобританию как подчиненного просителя божественной милости императора^[89]. В конечном счете взгляды Пальмерстона победили, и в Нанкинский договор включили статью, в которой ясно говорилось о том, что китайские и британские официальные лица отныне будут «сотрудничать… на основе полного равенства». Более того, китайский текст включал употребляемые в письменном языке специальные китайские иероглифы с приемлемыми нейтральными значениями. Китайские протоколы (во всяком случае, те, к которым иностранцы имели доступ) отныне не описывали англичан как обращающихся к китайским властям «просителей» или «подчиняющихся с трепетом» их «приказам»^[90].

Небесный двор пришел к пониманию военной слабости Китая, однако не видел подходящих способов решения вопроса. Во-первых, был применен традиционный способ ведения дел с варварами. Поражения не были в диковинку на протяжении долгой истории Китая. Китайским правителям приходилось с ними сталкиваться, и тогда применялся метод «пяти искушений», описанный в предыдущей главе. Они полагали общим для всех агрессоров желание приобщиться к китайской культуре; они хотели бы поселиться на китайской земле и стать частью китайской цивилизации. Поэтому постепенно их можно, дескать, укротить какими-то психологическими способами, по типу предложенных принцем Ци Ином, и со временем они, мол, станут частью китайской жизни.