Читать книгу - "Вологодское разорение - Александр Владимирович Быков"

Лариону вдруг подумалось, что вот такие ухари могут напасть на Феклушу и запросто блудным делом девку изсильничать. Подкараулят в тихом месте – и кричи не кричи.

– Ты, мордатый, – нахмурив брови, вдруг сказал подьячий, – мне твое рыло знакомо. Не ты ли это по вечерам на Нижнем посаде озоруешь со товарищи? Явка у нас в приказной избе лежит, по приметам точно ты. Ну-ка стой, говори – как звать, где живешь.

– Чего? – нагло ухмыльнулся парень. – Накося, выкуси, – ткнул он Лариону в нос кукиш.

Это было смертельное оскорбление: каждому известно, что кукиш есть воображение срамных уд[36].

Ларион с маху ударил парня. Не успел оглянуться, как получил в ответ здоровенную оплеуху, свалившую его на землю.

– Пошли скорее! – закричал приятель парня. – Знаю я этого, не врет он – в приказной избе сидит, дела правит. Уберемся подобру да поздорову от греха подальше.

Парни выскочили из кельи. Ларион поднялся с земли, вытер рукавом кровь.

– Что, сильно тебя приложили? – спросил старец.

– Ничего, до свадьбы заживет, – ответил подьячий. – Я эти рожи запомнил. Окажутся в съезжей избе, отведают дыбы – весь гонор сразу слетит.

– Остынь, – тихо сказал Галактион. – Бог их накажет за дела мерзкие.

– До Бога далеко, а съезжая изба – вот она, рядом. Татьбы воевода не потерпит, завтра я буду являть на этих троих, не отвертятся.

– Так в чем же вина их?

– А если бы они Феклушу обидели? – вдруг сказал Ларион.

– Так не обидели же! Пустое это все, похвальба, и только. А то, что тебе в зубы дали, так это на сдачу, ты первый его ударил.

– Много ты понимаешь в татьбе и похвальбе, старец! Что у них на уме, явно, а значит, умысел имеют злочинный, подлежат поимке и наказанию.

– Ну как знаешь, добрый молодец, ты человек государев, тебе виднее.

Ларион вышел из кельи, вдохнул свежего воздуха.

Чего это он в драку полез, да еще один на троих? За ним раньше такое не водилось. Неужели из-за Феклуши? Ведь парни приходили к старцу искать девушку, а он, получается, ее защитил.

Теперь, когда они знают, что сам начальный человек к старцу ходит, будут осторожнее и гостей Галактионовых не обидят.

Подьячий поправил свиту[37], отряхнул грязь с подола кафтана и, довольный, отправился восвояси.

«Вот удача! – думал он про себя. – И дело сделал, и про девушку узнал, и от охальников ее защитил».

Галактион, проводив гостя, снова задумался.

«Нет в народе богобоязни и бережения, одно ухарство и лютость. Коснись таким парням, к примеру, против лихого воина пойти – и десятку не справиться. Не мужи, а студень. Им только о бабах и думать».

Он выбрался из кельи, прошел вдоль берега Содемки, остановился у березы, корнями свисающей к воде, огляделся по сторонам, присел и через мгновение исчез в пещерке.

«Выход к реке крепок, в случае чего, не подведет». Он поймал себя на мысли, что все время думает о спасении тела, в то время как молиться следовало о спасении души.

«Грехи мои тяжкие! – вздохнул Галактион. – Видать, будет за них жестокое мщение от Господа, надо готовиться, скоро уже грядет Страшный Суд, скоро!»

Глава 8

Наступил сентябрьский вечер, и, как только зашло солнце, сразу стало по-осеннему холодно. Работник Тимоша уже закончил торговлю и ждал, когда хозяйка, Аграфена Соколова, придет за выручкой. Она ежедневно по вечерам заходила в лавку, хотя и знала, что у парня все будет в порядке. Муж, уезжая на войну, велел приглядывать. Как говорится, доверяй, но проверяй.

– Ладно ли все, есть ли прибыток какой? – с порога спросила Аграфена.

– Все как нельзя лучше: три рубли с полтиной наторговал и еще на пять рублев товару отложено, завтра с деньгами придут, расплатятся.

Аграфена довольно улыбнулась – лавочные доходы были важной частью семейного благополучия.

– Люба мне, Тимоша, твоя работа. Вернется муж, буду просить его за тебя, чтобы послал куда поучиться торговому делу, – почти по-матерински сказала она работнику.

– Благодарствую! – Тимоша поклонился. – Дозволь спросить, дюже мне любопытно – правда ли то, что соседка лонись[38] говорила?

– О чем ты? – сделала удивленные глава Аграфена.

– Так о казне и войске?

– Охти мне! – Аграфена махнула рукой, – была я в приказной избе, подьячий Ларион только насмеялся: не твоего, говорит, бабьего ума это дело – и весь сказ!

– Тревожно у меня на душе, – сказал хозяйке Тимоша. – А вдруг явится в Вологду супостат – войска-то у нас для обороны и вправду нет.

– Молитвы почаще твори, заступнице нашей, Богородице, и все минуется, – ответила Аграфена. – Так старец сказал, Галактион.

– Не дойдут мои молитвы! – пробурчал Тимоша.

– Что так, грешен, что ли? То-то, я гляжу, ты никогда в церковь не ходишь.

– Батюшка родной мне не велел никуда, кроме нашего прихода, ходить.

– Так далеко до вас, почитай верст двадцать за город, не набегаешься.

– Около того. Деревенька наша за Комельским лесом стоит, путь не ближний, но батюшкина слова ослушаться не могу.

– Понимаю, – ответила работнику Соколова, – вера у каждого наособицу. Мне главное, чтобы ты работу надлежаще правил!

Аграфена взяла кошель с деньгами и вышла из лавки. Не успел Тимоша закрыть ставни, как в дверях появилась Феклуша.

– Вечор добрый! – радостно встретил ее работник.

– Это уж кому как, – надула губы Феклуша. Ее распирало от желания рассказать парню о том, что говорил старец Галактион и как она познакомилась с подьячим Ларионом. Но, помня наказ отшельника, она решила быть с Тимошей осторожнее.

– Что случилось? – почуяв неладное спросил парень.

– Ничего. Любопытный пес отдавил калиткой хвост.

– Зачем говоришь обидное?

– Затем, хочу и говорю, я сама себе в слове хозяйка.

– Что с тобой, Феклуша?

– Ничего такого, просто сказала.

Парень-работник растерялся. Почему девушка, еще недавно принимавшая его ухаживания, вдруг говорит колкости и явно хочет размолвки, если не хуже. Что могло случиться, неужели это из-за подарка, злосчастного цветка из бересты?

Тимоша и подумать не мог, что дело не в цветке, а в его словах о Боге, смутивших Феклушу. Он не знал, что старец Галактион увидел в нем врага веры православной и запретил девушке всякие разговоры с парнем. Он решил, что девушка просто шутит над ним, показывает свой норов.

«Надо брать свое, – решил парень, – иначе возьмут другие». Собравшись с духом, он подошел к девушке, взял ее за руку и решительно сказал:

– Люба ты мне, Феклуша!