Читать книгу - "Гарем. Реальная жизнь Хюррем - Колин Фалконер"

– В первый раз? Какой еще «первый раз»? Когда? И ты мне ничего об этом не говорила?!

Дуэнья осознала свою ошибку, и у нее сперло дыхание.

– Так на вид-то был сущий пустяк…

– И как тот пустяк случился?

– Я о нем и не задумывалась. Мужчины же на нее вечно пялятся.

– Потому она и носит вуаль!

– Летом, говорит, ей слишком жарко. Вот изредка и откидывает.

– И ты ей это позволяешь?

– Она упряма и своевольна.

– Я тебе деньги плачу́ разве за то, чтобы ты ей потакала?

Синьора Кавальканти понимала, что линию допроса нужно как-то отвести от себя, обратив внимание Его Сиятельства на что угодно иное.

– Я там еще кое-кого заприметила оба раза.

– И кого же?

– Людовичи Гамбетто.

Он ошеломленно вытаращился на нее.

– Думаешь, она успела столковаться с ними обоими?

– Да нет же, конечно, Ваше Сиятельство. Этот просто приглядывал. Я видела, как он нас провожал глазами, когда мы отъезжали от церкви. Полагаю, что они с мавром друзья.

Гонзага подошел к окну. Вверх и вниз по Гранд-каналу шли гондолы и барки. Ему нужно было осмыслить это интригующее открытие.

– Вот, значит, каков выблядок моего свояка! Думаешь, через него записки передавались?

– Его сестра Лючия здесь частая гостья.

– Понятно, – кивнул Гонзага. – Ну конечно же! Поздравляю с раскрытиями. Награда за мною, синьора Квальканти. А теперь можешь идти.

Дверь за дуэньей тихо затворилась, и Гонзага погрузился в обдумывание имеющихся у него вариантов. Если он вынесет дело в суд, то выставит себя на посмешище перед всей Венецией и однозначно лишится места в Consiglio di Dieci.

Можно было, конечно, довести суть дела до сведения отца Людовичи, но и это было не менее рискованно. Жена Гамбетто-старшего – его собственная сестра – давно мертва, а сам он метит в дожи, состязаясь за право занять это место лично с ним, Гонзагой, и вполне может воспользоваться любой возможностью для разжигания скандала вокруг его имени.

Дело щепетильное и долгое, решил он. Наказание Людовичи можно и отложить до лучших времен. А вот с мавром нужно разделаться прямо сейчас.

В тот же день, едва Лючия прибыла, ее дуэнью отпустили, а саму девушку синьора Кавальканти препроводила вместо лоджии Джулии в личный кабинет Гонзаги.

– А, Лючия, – сказал он. – Как приятно с вами снова увидеться.

– Ваше Сиятельство, – сказала Лючия, встревожившись, и, преклонив колено, облобызала его манжету.

– Иди сюда, сядь рядом, – сказал он ей, взглядом указав синьоре Кавальканти на выход.

Она опустилась на диван у окна подле него, и он принялся разглядывать ее с застывшей улыбкой на лице. Лючию затрясло в этой гнетущей тишине. Неужто проведал про письмо?

– Полагаю, тебе есть о чем мне сказать, – произнес он наконец.

– Я ничего плохого не сделала.

– Знаю, что не сделала. Все хорошо. Джулия мне все рассказала.

– И вы не сердитесь?

– На нее сержусь, и еще как! А на тебя? Сержусь и на тебя тоже, дорогуша. – Он вперился в нее своим палаческим взором, по-прежнему улыбаясь. – Но ты все еще можешь заслужить помилование в моих глазах. Ведь ты же, в конце-то концов, была лишь гонцом.

– Я же понятия не имела, что там внутри. Брат попросил ей это передать – только и всего. А больше я ничего не знаю.

– По-твоему, это оправдывает твое соучастие в обмане меня и синьоры Кавальканти?

– Не знаю, – ответила он, уставившись в ладони.

– Может, ты и права. Думаю, это для тебя достаточное извинение.

– Вы и вправду так считаете, Ваше Сиятельство?

– Тебя попросили передать послание от друга. Разве это грешно?

– Ничуть.

– Конечно же. Так не соизволишь ли ты и мне протянуть руку помощи и оказать ровно такую же услугу?

Лючия смотрела на него в ошеломленном недоумении.

– Скажи, – продолжил он, – а не доводилось ли тебе доставлять брату письма от самой Джулии?

– О нет, Ваше Сиятельство. Только то единственное через моего брата ей. Ничего в ответ она мне в жизни не вручала.

– Это хорошо. Потому что теперь мы это изменим. – Он достал из ящика стола и передал ей конверт с тяжелой сургучной печатью. – Это Аббасу.

– Аббасу? От кого, Ваше Сиятельство?

– От Джулии, вестимо.

Она замялась.

Гонзага перегнулся через стол, и улыбка исчезла с его лица.

– Слушай меня внимательно и запоминай. Передашь это своему брату и скажешь, чтобы вручил Аббасу, и что передала тебе это письмо для него собственноручно Джулия. О нашем же с тобою разговоре не должна знать ни единая душа. Если подведешь, доведу до сведения твоего отца, какую роль вы с братом сыграли, и тем самым покрою ваши головы таким несмываемым позором, что путь в приличное общество La Serenissima вам обоим будет заказан по гроб жизни. Да и отцу вашему скандал вполне может стоить места в Совете десяти, и он вас за это по головке не погладит. Я доходчиво объяснил?

Лючия кивнула. Конверт в ее пальцах дрожал.

– Можно мне теперь увидеться с Джулией?

– Боюсь, что нет. Ей нездоровится и не до приема гостей. – Он встал и распахнул дверь на выход. – Синьора Кавальканти проводит вас до порога.

Когда она проходила мимо него, Гонзага опустил ей ладонь на плечо.

– Сделай так, чтобы Аббас это послание получил всенепременно. Иначе я об этом все равно узнаю.

Лючия лишь кивнула, будучи не в силах вернуть себе дар речи. Едва лишь дверь за нею затворилась, девушка схватилась за стол в поисках точки опоры. Голова ее шла кругом от страха. Зачем только она позволила брату подбить себя на это?! Все, чего ей хотелось теперь, – это поскорее передать Людовичи послание синьора Гонзаги и навсегда покончить с этим делом.

Глава 21

Дражайший мой Аббас,

Меня отсылают в монастырь в Брешии до самой свадьбы. Времени в обрез. Верю в тебя. Я все-таки сумею выбраться к тебе, но это будет последняя возможность. Дверь на канал теперь от меня навеки заперта, но я найду какой-нибудь другой путь. Жди меня завтра в полночь на Античном мосту. Готова отправиться с тобою, куда захочешь. Жизнь моя отныне в твоих руках.

И да пролетят поскорее часы, остающиеся до завтрашней полуночи!

Джулия.

Он перечитал письмо еще дважды. Людовичи нетерпеливо наблюдал за другом.

– Что пишет?

Аббас порвал пергамент на куски и поднес обрывки к свече. Вскоре на столе остались лишь перистые черные хлопья.

– Ничего, – сказал он.

– Так-таки ничего?

– Ты хороший друг. Не хочу и дальше подвергать тебя опасности.