Читать книгу - "Тени, которые проходят - Василий Шульгин"

* * *

Наконец я узнал досконально, что Мария Дмитриевна едет. На что она рассчитывает? Я подумал и решил продать единственное, что у меня было, — обручальное кольцо. Продал Вере Петровне за триста рублей. Получив их, я обратился с просьбой к какому-то министру, кажется, социального обеспечения, переслать ей эти деньги в Венгрию. Ответа не получил.

Тем временем в Венгрии разразилось восстание. Это заставило Марию Дмитриевну поспешить. Не то чтобы она боялась происходивших событий в Будапеште, она была не из робкого десятка. В Будапеште она была свидетельницей чуть было не разразившейся малой гражданской войны между русскими в Венгрии. Там находились русские части, давно стоявшие в Венгрии. Они как бы сблизились с местным населением. И потому, когда пришли свежие танковые части прямо из Советского Союза и встретились на одной из площадей со старыми частями, то между ними едва не вышло боевого столкновения. В эту передрягу и попала Мария Дмитриевна.

Она пробиралась между танками по площади, когда на нее вдруг кто-то закричал:

— Куда лезешь? Убьют!

Она ответила по-русски:

— Вот мой дом. Мне нужно пройти через площадь.

Тогда какой-то человек выскочил из танка:

— Ты русская?

— Да, русская.

— Что тут делается?

— Не знаю.

— Мы только что из Москвы. Ничего не понимаем.

В итоге Мария Дмитриевна должна была бежать спешно потому, что восставшие венгры, естественно, готовы были вырезать всех русских. Ее вывезли, когда она уже отчаялась. Но вдруг в квартиру ввалилось несколько человек, схватили шесть ее чемоданов и корзину и погрузили в вагон. Поезд пошел через Венгрию, минуя пограничную станцию Чоп, через Киев и наконец дотащился до Москвы. Там ее где-то приютили на вокзале, причем носильщики отобрали последние деньги. Теперь надо было добираться до Владимира. И тут не обошлось без помощи добрых людей — ее доставили до места назначения. Во Владимире она пробилась к каким-то властям, и ей дали машину до Гороховца.

В Гороховце уже все изверились, что моя жена приедет. Поэтому, когда за два дня до ее приезда пришла ко мне какая-то женщина и сказала, что во сне видела, как приехала моя жена, я ответил:

— Не верю.

А когда вечером 6 декабря прибежали какие-то женщины с криком: «Ваша жена приехала!», я сказал:

— Неправда.

— Пойдите и посмотрите сами, — обиделись они.

Я вышел. Была метель. Сквозь эту вьюгу я увидел машину. Подошел. У машины стояла женщина. Увидев меня, она упала на колени в снег. Я поднял ее. Это была она, Мария Дмитриевна, или, как я ее называл, — Марийка, с которой я расстался двенадцать лет тому назад 24 декабря, в сочельник 1944 года.

* * *

Но комната, отдельная комната! Нашлась в тот же вечер. У медицинского персонала была приличная комната с кафельной печью. Их выселили вместе с Верой Петровной и хорошенькой Татьяной Яковлевной, медсестрой.

Словом, все устроилось.

* * *

После тюрьмы я воспринял дом инвалидов как большое улучшение жизни. Наоборот, Марии Дмитриевне, несмотря на то, что она тяжело болела в Венгрии и работала «как негр», инвалидный дом показался «дном». И питание, и все другое показались ей ужасными. И прежде всего моя борода — я никогда бороды не носил.

Мне же ее седина показалась трагической. Она завилась барашком и стала маркизой. Слава Богу, она не красилась. Но все это было ничего, она бы привыкла, если бы не окружающая среда. Все эти инвалиды производили на нее удручающее впечатление, несмотря на то, что она была опытной медсестрой, а в Югославии работала несколько месяцев в больнице для туберкулезных детей. Но там руководство принадлежало холодной, но культурной англичанке, у которой на письменном столе стоял маленький портрет английского короля с его автографом. С Верой Петровной она не сошлась, но выкупила у нее обручальное кольцо за какое-то хорошее платье (в шести чемоданах кое-что нашлось). С Онисьей Васильевной дело было лучше — она была богобоязненна, ходила в церковь. А Мария Дмитриевна после периода, когда она увлекалась так называемой христианской наукой, имевшей большую популярность в Америке, вернулась к православию.

В Гороховце был неплохой хор, который пел в так называемом Красном Селе, примыкавшем к городу.

Но все остальное доводило ее до отчаяния. Однако мне удалось выправить этот крен в ее настроении, потому что я мог тогда совершать прогулки, и Мария Дмитриевна ходила очень хорошо.

Она не сумела поладить с врачом, еврейкой по национальности, с которой я ладил. Последняя говорила Марии Дмитриевне:

— Ваш муж до вашего приезда был общим любимцем.

Это любимец выклянчивал сначала у врача некоторое дополнительное питание для Марии Дмитриевны. Потом это отпало. Мне давали вегетарианское питание, но суп был таков, что однажды я не выдержал и попросил врача отведать его. Она попробовала и сказала, что его нельзя есть. Повар же оправдывался!

— А из чего же я могу сделать лучше?

Был белый хлеб, было масло. Все-таки можно было жить. Я заболел только сильным радикулитом. Хороший врач, но не из дома инвалидов, сделал мне глубокое впрыскивание, и на полгода я избавился от этой болезни. Все-таки нам нужны были какие-то деньги. Мария Дмитриевна продавала вещи, которые она привезла с собою, и посылки, что начали приходить от тех же немцев, главным образом от австрийца Креннера. А одна посылка, в десять килограмм, пришла из Америки, от группы русских писателей. Это была вещевая посылка. И до сих пор я еще ношу эти вещи.

* * *

Все-таки прогулки были нашим главным утешением. Мы пересекали Клязьму по мосту и уходили в леса, которые постепенно становились нам знакомыми. Например, полянка, которую мы назвали «Семидубье».

Однажды случилось комическое происшествие. Я вообще потерял способность ориентироваться на местности. Поэтому, когда мы выбрались из какой-то чащи на дорогу, я не спорил с Марией Дмитриевной в отношении направления движения. Но когда мы долго шли, и уже стало темнеть, то я понял, что мы идем на вечернюю зарю, тогда как нам надо было идти в обратном направлении. Но мы еще продолжали идти. Вдруг откуда-то вынырнула какая-то собака и подбежала к нам. Вероятно, охотничья. Затем подошел и сам охотник. Он спросил:

— Куда вы идете?

— В Гороховец.

— Нет, вы идете не в Гороховец. По этой дороге, если пройти двадцать пять километров, вы придете в бывший монастырь. Идите со мною, я иду в Гороховец.

У него было охотничье ружье через плечо. Мы пошли за ним, но Марии Дмитриевне казалось это невероятным.

— Он нас куда-то заводит, — заявила она мне. Я, поддавшись панике, тихонько прошептал:

— Если он нападет, у меня есть палка. Только это надо сделать неожиданно, пока он сам не напал на нас.